ИНАБ Выпуск №4 / 2008

<<назад

оглавление

>> дальше

4. Социокультурные аспекты образования за рубежом

Напомним, что при исследовании получения западного образования ставились вопросы о результативности такого обучения в социокультурном плане: каков социальный эффект усвоения западных институциональных норм и социокультурных образцов? Какие элементы западной культуры укореняются в структуре личности, получившей опыт зарубежного обучения, и чем утилитарно пользуются получившие такой опыт после возвращения в Россию? Как сами молодые люди оценивают результативность полученного опыта для их жизни в России? Как они видят результативность этого опыта с точки зрения модернизации российского общества в целом?

Мотивы, по которым опрошенные нами молодые россияне предприняли путешествие на Запад с образовательными целями, весьма различны. Целью одних является конкретное и продуманное стремление повысить свой профессиональный уровень, получить необходимые новые знания: «Мне нужно было получить новые знания, потому что я была специалист молодой, мне, очевидно, требовались дополнительные знания» (Наталья). Намерения других весьма неопределенны («Я давно хотела пожить, то есть поучиться за границей» (Оля), «Я ехал, совершенно не зная куда» (Сергей), «Я вижу, что старшекурсники уезжают за границу. И я подумал, почему бы и нет» (Петр).

Между тем, несмотря на различные намерения выезжающих за границу на учебу, несмотря на всю самобытность их индивидуальных историй, и помимо тех профессиональных знаний, которые они там приобретают, открытие нового в сфере повседневной культуры, поведенческих норм и культурных практик происходит практически у всех респондентов, оказавшихся за рубежом. Эти открытия лишь опосредованно зависят от ранее полученных знаний о западной культуре, почерпнутых из книг, кино, средств массовой информации и даже из опыта туристических поездок.

Прибывающий за рубеж с учебными целями оказывается, следуя рассуждению А.Шютца, в ситуации «новичка», который вступает в более или менее длительное непосредственное взаимодействие с культурным образцом группы, членом которой он не является. Шютц употребляет термин «культурный образец групповой жизни» «применительно ко всем оценкам, институтам, системам ориентации и руководства (таким, как групповые обычаи, нравы, законы, привычки, этикет, мода), которые <…> характеризуют – если не конституируют – любую социальную группу в данный момент ее истории»[1]. Культурный образец той групповой жизни, в которую погружается наш «новичок», конечно, не является для него terra incognita, но этот образец не обладает для него авторитетом испытанной системы рецептов в отличие от культурного образца его родной группы. Для того чтобы сближение, а тем более погружение прибывшего в новую для него среду прошли успешно, он должен помимо освоения языка как основного инструмента включения в чужую среду проделать «длительное исследование культурного образца группы, с которой он сближается»[2], эксплицитных и – что особенно важно – имплицитных культурных норм и поведенческих правил, регулирующих характер взаимоотношений в обществе и требующих применения специальных приемов.

Объектом нашего описания являются темы и сюжеты, наиболее часто повторяющиеся в полученных интервью, то есть те, которые вызывали наибольший интерес и внимание опрошенных в процессе их знакомства и сближения с зарубежным образом жизни. Отметим, что девушки здесь отличаются от юношей в том смысле, что некоторые аспекты культурных практик, связанных с повседневностью, вызывают у них более пристальный интерес.

Этикет общественного поведения.

Первое, что открыли для себя опрошенные, – это правила поведения, касающиеся внешнего проявления отношения к людям (обхождение с окружающими, формы обращений и приветствий, поведение в общественных местах, манеры и одежда), которые в совокупности составляют то, что принято называть этикетом общественного поведения.

 Манера одеваться

Манера одеваться становится объектом самого пристального внимания наших респондентов и в силу их молодого возраста, и по причине важности этого элемента общественного поведения, расшифровка и усвоение которого необходимы для адекватного взаимодействия с новой средой. Конечно, речь в основном идет о молодежном стиле, но и здесь опрошенные четко выделяют различия между тем, как одеваются «у нас» и «у них». Более чувствительны к этой теме женщины, они же оказываются более восприимчивы к заимствованию. Большинство опрошенных в первую очередь отмечают своеобразный демократизм в манере одеваться, удобную и недорогую одежду. Дарья после учебы в Америке работает в представительстве американской компании в Москве: «Очень хотелось быть такими, как они. Похожими и внешне, то есть это отразилось и на том стиле одежды, которую я стала носить… Я приехала другая. Я приехала другая внешне. Одежда, конечно, изменилась. Я стала более американизированной. Это джинсы, такая свободная одежда». Лена (после трехлетнего пребывания в Англии работает в московском представительстве иностранной фирмы) отмечает, что в ее внешнем виде произошли изменения: «Я не то, чтобы обангличанилась, я выглядела по-другому. Не как русские… У женщин это выражается в том, что в Англии не принято краситься, совершенно не принято. Чуть-чуть они могут подкрашиваться, но макияж в нашем понимании – такого не существует. Небрежность в одежде. У нас это очень в глаза бросается, когда ездишь туда-сюда. Там на работу они все ходят в костюме и в кроссовках. А кроссовки на работе переодевают, потому что это удобно. И с рюкзаком. Дамская сумочка никому не нужна. Едут с рюкзачком и при этом в строгих очень костюмах. Ну, понятно, шуб нет никаких там. Пальто черного цвета, иногда бежевого, других цветов нет. Вся одежда, вот верхняя одежда – черный и бежевый цвет. Нельзя зеленый какой-то одеть или еще какой-то. Рубашки у них фиолетовые или розовые, или белые. А зеленые, коричневые – таких цветов не понимают. Под это надо подстраиваться, чтобы уж совсем от них не выбиваться».

Однако иногда западный стиль одежды вызывает недоумение родной среды и может стать источником конфликтов в процессе реадаптации вернувшегося домой. Екатерина: «Первое время, когда я вернулась [из США], я одевалась коряво. Потому что они могут надеть костюм и надеть кроссовки. Вот первое время у меня был такой очень спортивный стиль одежды и такой, может быть, небрежный в какой-то степени. То есть русские люди так не одеваются, небрежно именно. По-американски небрежно. И я привезла, естественно, очень много одежды с собой оттуда, и моя мама, она была в шоке, потому что, когда она видела, как я одеваюсь, она теряла дар речи. Потому что она считала, что я одеваюсь ужасно. Я не красилась. То есть я выглядела оборванкой! Она меня так и называла».

В результате такого рода неприятия вернувшиеся через какое-то время вновь обращаются к прежним нормам, присущим родной группе, и тогда конфликт взаимного непонимания оказывается исчерпанным. Лена, вернувшись в Москву из Англии и начав учебу в рамках второго высшего образования, продолжала одеваться на английский манер, что вызывало отчуждение между ней и ее сокурсниками: «Меня называли за глаза не «инопланетянкой», но как-то так… ну, говорят, ты не с нами была. Ты приходила с рюкзачком. Опять-таки девушки приходили на учебу на каблуках, с сумочками, уложенная прическа. У меня были короткие волосы, я приходила и садилась в свитерочке и с рюкзачком… На всех смотрела, улыбалась всем и уходила. Ну, говорят, мы тебя до первой сессии даже не трогали особо. Ну, говорят, сидит Лена у нас там и сидит. После первой сессии мы как-то уже сплотились… Когда год мы отучились… у кого-то потом сорвалось: «Ну, наконец-то ты стала нашей. Потому что до этого ну вроде совсем какая-то другая была».

Проводя сравнительный анализ между манерами одеваться «у них» и «у нас», многие подчеркивают, что женщины в России гораздо больше, чем на Западе, уделяют внимания своей внешности и тратят на нее гораздо больше средств. Контраст, наблюдаемый между манерой одеваться «у них» и «у нас» Оля объясняет различными жизненными приоритетами, в свою очередь, обусловленными социальными факторами: «У нас при зарплате около двух тысяч долларов женщины около 30 лет тратят на себя, на красоту, не говорю про шмотки, они тратят около 600 евро в месяц. Что по французским меркам нереально. Никто на себя, на красоту столько не потратит. Это маникюр, педикюр, внешность, краска, массаж. Только на перышки. Про шмотки я не говорю. Здесь [в Москве] секретарша может носить сапоги за тысячу долларов, при этом она будет экономить на всем остальном. Это совсем по-другому. Здесь при зарплате в две тысячи долларов тебе не придет в голову, что ты можешь купить себе квартиру. А там девушка возьмет кредит и будет в течение многих лет выплачивать. Естественно, там другие кредитные ставки, плюс здесь не у всех белая зарплата. Но это еще и отношение. То есть другие приоритеты…».

Выявляя новые для них особенности внешнего вида, опрошенные отмечают и социальный конформизм, присущий западной молодежи, когда эпатажный внешний вид в одних обстоятельствах вполне совмещается с соблюдением более конвенциональных норм в одежде – в других обстоятельствах. Лев, живя в студенческом общежитии в Шотландии, был приглашен на рождественский ужин: «Все должны были надеть костюмы. Я никогда раньше костюм, тем более на веселое мероприятие, не надевал. А тут надо было надеть костюм и в нем прийти, и веселье было такое дикое, как на любом таком дне рождения в общежитии здесь, в Москве. Там было то же самое, но все были одеты в костюмах. Вроде такая мелочь, но это было необычно».

Эту же способность студентов (в данном случае американских) совмещать раскованность и одновременно вполне буржуазный конформизм в одежде отмечает и Екатерина: «Они не обращают внимания на одежду. Ненакрашенные, непричесанные, страшные такие все ходят. Но! Если они идут на какое-то официальное мероприятие, вы их не узнаете. Вы никогда в жизни не сможете сопоставить вот того человека, которого вы видели сегодня утром на лекции, и человека вечером. У них у всех мальчиков есть фраки. Обязательно. У 100% мальчиков есть фраки. И 100% девочек имеют красивые вечерние платья, они умеют делать макияж, какие-то прически. Поэтому, когда надо, они могут быть очень красивыми. Вот это отличие. Потому что мы-то все время как-то стараемся быть красивыми, а если какое-то важное событие вдруг на нас сваливается, начинается паника: «А что же мне надеть? А у меня нет платья!» А у мужчин у российских, у студентов есть ли фраки? Мне кажется – нет. У них есть у всех. Вот это отличие».

Специфические, отличные от «привычных», нормы и правила в манере одеваться характерны и для высококвалифицированной профессиональной среды, что мог наблюдать Саша во время своего пребывания в Америке: «Калифорния – это особый штат и там другие совершенно нормы. Силиконовая долина, это «айтишный» мир. Ходят мальчики-миллионеры в джинсах и рваных майках. Это стиль, который они подчеркивают. В пятницу они ходят в сандалиях на босу ногу. И не только в пятницу. У нас был директор компании, у которого был и домик в горах, и все прочее, он приходил, я бы никогда не подумал, что это президент компании… я думал, что ходит какой-то уборщик, у него была такая заляпанная сумка, он ходил в каких-то джинсах… Действительно, американцы… они там, в кедах… главное, чтобы чисто было… Я тоже стал так одеваться, но не сразу».

Можно заметить, что те, чья карьера после возвращения в Россию развивается в русле международной деятельности, продолжают воспроизводить западный стиль в одежде и в своей внешности, корректируя его в соответствии с той социальной позицией, которую они занимают. В этих случаях родное окружение признает за ними это право, они становятся в некотором смысле законодателями моды. Марина, попав за границу, внимательно смотрела, как люди одеваются, «старалась что-то для себя отметить». Как и большинство опрошенных, она в первую очередь отмечает своеобразный демократизм в манере одеваться, свободную, удобную и недорогую одежду: «Конечно, все иностранцы ходят в удобной, не вычурной одежде. Это не должна быть кофточка за 200 долларов. И, конечно же, мое первое приобщение это были рюкзаки, кроссовки, джинсы. И как только ты начинаешь это одевать, ты понимаешь, что ты никогда больше не готов надеть юбку и туфли на шпильках. И это такой большой диссонанс внутри, потому что ты понимаешь, что, чтобы себя оценивать женственно, надо ходить в юбке, но при этом так удобно ходить в джинсах и с рюкзаком. И потом я начала для себя определять некоторые дни, делать выходы на каблуках или выходы в спортивной форме». Работая в проектах Европейского союза, Марина продолжает воспроизводить то, что она открыла для себя на Западе: «Я думаю, что это усваивается, особенно теперь в поездках я обязательно ношу рюкзаки, беру с собой кроссовки и обязательно еще в рюкзак кладу туфли на каблуках».

Формы обращений и приветствий

Некоторые имплицитные нормы социального взаимодействия – взгляды, жесты – составляют более глубокий пласт культуры общения, недоступный для быстрого распознавания и вызывающий до того, как будет расшифрован, разного рода недоразумения в ходе взаимодействия с новым окружением. Об этих трудностях включения в среду, особенно на первом этапе пребывания за границей, указывают многие. Отмечают и то, что такого рода «технические» трудности преодолеваются достаточно легко. Саша: «Когда едешь на метро, то в простейших случаях ты не знаешь, как спросить: «Вы выходите или нет?» Как его, толкнуть, что ли, там? Потому что американского аналога нет. Они как бараны стоят, дверь открывается, они выходят. Ничего друг у друга не спрашивают. В крайнем случае, они просто извиняются. И догадывайся сам. Как-то так не логично, но тем не менее справляешься с собой… То есть там нормы другие». Игорь: «Приветствование у них своеобразное. У нас за руку здороваются, у американцев, у них один раз поздоровались, как у нас. Но почему-то, когда второй раз руку тянешь, они как-то странно на тебя смотрят. А потом, когда уже все прояснилось, конечно, ничего. Это основное».

Лена: «У нас взгляд другой. В метро [лондонском] я могла русского вычислить – секунда. Мы идем по-другому, мы держимся по-другому. Это необъяснимо… Мы как раз держимся более строго, сдержаннее гораздо. Мы тише говорим и у нас движения рук меньше. У нас нет жестикуляции и мимики совершенно нет, у нас очень спокойная мимика. Я приехала, у меня была мимика как у них: если ты удивляешься, то должно быть такое удивление голливудское, просто как будто ты на сцене! А для них это нормально, ежедневная такая мимика. Нужно также знать, какие словечки и когда вставлять. Удивления там, радость или «ух ты»! Еще что-то. Это нужно просто запомнить один раз. Это на ухо ложится непроизвольно. И вставлять». Лена отмечает различия в формах приветствия: «Вот целоваться при встречах. У русских это не принято. А они целуются два раза». Эти правила поведения, которыми необходимо руководствоваться в процессе пребывания за границей, почти не подлежат заимствованию на длительное время. И если они продолжают воспроизводиться при возвращении домой, то могут становиться источником недоразумений. Та же Лена отмечает: «Русские всегда путают это. Мы целуемся один раз, а они два раза. Ну, путаешься… Вот за руку здороваться. Я потом это заметила, что у нас это не было принято. Когда приходишь на интервью, ты протягиваешь руку, здороваешься. И вот здесь [в Москве] мне говорили: «Девочка? Руку протягивает?» Там женщины между собой за руку здороваются. Ну, я имею в виду деловые отношения. На интервью ты всегда прощаешься за руку. А здесь не принято и иногда ты так руку отдергиваешь и не ожидаешь, что тебе сейчас протянут руку. Мне на это указывали просто, что со стороны это как-то странно».

Живя за границей, молодые россияне довольно быстро осваивают новые для них формы обращения и приветствия и умело пользуются двумя моделями поведения – своей, родной, и усваиваемой другой, переключаясь по мере надобности с одного культурного кода на иной. Так, встретившись в Лондоне с русской знакомой, Лена воспроизводит привычную ей родную модель поведения: «Мы с ней шли по улице, разговаривали, естественно, по-русски и с нашей мимикой, без ужимок этих английских и прочего… Как-то я жалуюсь на жизнь, она мне что-то невеселое рассказывает». Встретившись неожиданно со знакомым подруги – англичанином, Лене «хватило секунды перейти на английский, широко улыбнуться и сказать: “Здравствуйте! Я так рада Вас видеть! И мне так приятно с Вами познакомиться! Я просто с ума схожу, как мне приятно с Вами познакомиться!” «Это автомат», – объясняет Лена столь быстрое переключение. «Я говорю: “Здравствуйте!” Ну и действительно, вот, расцветаю».

Стиль жизни

Открывая отдельные элементы западного стиля жизни, респонденты опираются в основном на свой личный опыт, основанный преимущественно на контактах со сверстниками-студентами как из принимающей страны, так и из других стран. Студенческий этос, молодежный образ жизни носят вполне типовой, космополитический характер: учеба, по возможности работа, досуг, развлечения, новые знакомства, совместные вечеринки, путешествия, ознакомительные поездки, организуемые принимающими университетами, и т.п.

Спорт

Особой популярностью среди приезжающих из России пользуется спорт как форма проведения досуга. Респонденты отмечают, насколько больше возможностей для занятий спортом предоставляет им Запад. Лев, учась в Шотландии, стал заниматься спортом, потому что для этого там больше возможностей: «В Москве мне нужно было искать это место, куда-то ездить на метро далеко. А там я выхожу из общежития и тут же поле, в котором можно бегать… В британском университете спорт стоит на более важном месте, чем в российском вузе. Хоть у нас обязательная физкультура в вузе, но серьезно занимались спортом гораздо меньше людей, чем в Британии. Я там стал заниматься игрой фрисби по командам, это такая игра с летающей тарелкой. Был такой клуб, там проводятся тренировки и всякие социальные мероприятия. Это мне дало очень много людских контактов».

Дарья, наблюдая, какое внимание американцы уделяют своему здоровью, стремилась следовать этой модели: «Это употребление здоровой пищи, наравне со здоровым образом жизни в плане бега, спортивных клубов и т.д. У меня там появилось желание бегать, плавать и заниматься разными видами спорта. Причем, что мне понравилось в Америке, что я смогла взять теннис, которым здесь у меня не было возможности заниматься, тек ван до тоже, у меня не было возможности. Там я тоже записалась в спортивную секцию по плаванью, чтобы ездить в команде сборной от института на соревнования». Однако некоторые полюбившиеся и усвоенные спортивные практики не смогли быть продолжены после возвращения на родину по причине того, что либо местное сообщество их отторгает, либо отсутствуют соответствующие возможности. Вернувшись домой, Дарья остро ощущала отсутствие этих возможностей: «Мне очень хотелось, но я взрослая, а у нас эти секции в основном для детей. Очень хотелось продолжить, пусть я не умею играть, но мне хотелось очень попробовать… Естественно, по привычке в США, я продолжала бегать, хотя это желание быстро ушло, там, после всяких комментариев со стороны прохожих. Люди просто не понимали, я была единственная, которая пыталась бегать».

Особенности питания

Открытия в области кулинарного искусства той или иной страны ограничиваются тем, что в основном опрошенные стипендиаты во время своей учебы живут в студенческих общежитиях, подчиняясь нехитрому укладу студенческого бытия. Человеческие контакты зачастую ограничиваются кругом сверстников, проживающих в общежитии. Кроме того, обучающиеся за границей ведут далеко не роскошную жизнь. Размеры получаемых стипендий (в отличие от российских) позволяют их получателям жить, учиться и питаться в стране обучения, однако это требует постоянной калькуляции расходов и самоограничения, на что указывают многие. Сергей получил премию за выигранный архитектурный конкурс, которая предназначалась для его годовой стажировки в различных архитектурных школах США: «У меня были эти 7000 долларов, которые я должен был растянуть на длительное время, плюс я хотел еще поехать потом в Европу, в общем, я ел в супермаркетах какие-то сосиски, экономил страшно… В материальном смысле все это было довольно жестко».

Студенческий быт не располагает к гастрономическим изыскам. Но даже те, кто имел возможность погружаться в гастрономические исследования (чаще – женщины, либо те, кто, снимая жилье, общались с хозяйкой квартиры), отмечают, что по мере того, как различия между Россией и Западом в потребительских стандартах в области продуктов питания сближаются, открытий в этой области практически не происходит. Лена: «Тем более у нас тут открылись те же самые супермаркеты и, в общем, все стало так же, как и там… Быстро привыкаешь к их продуктам, равно как и быстро от них отвыкаешь. Ну что, молоко у них по-другому устроено, удобно: три цвета, которые знают все с рождения, три цвета, какое молоко, Ну это такие мелочи. Ну, вот, например, русской еды мне даже не хватало. Первый год я даже гречку возила. Чемодан был неподъемный, потому что я везла гречку. Потом мы там нашли русский магазин, где можно было покупать какие-то вещи. Считается, что в Англии нет культа еды. Продукты у них крайне не интересные. У нас выбор молочных продуктов гораздо лучше. Поэтому какой-то трагедии из-за ресторанов или магазинов не было». Саша, проживая в США, обнаруживает социальную подоплеку различных режимов питания: «Ну, правда вот то, что называется модифицированная, немодифицированная, натуральная еда, она дорого стоит, раза в три дороже…Одно время я работал в дорогом районе Сан-Франциско… там толстого вообще никогда не увидишь. Они все очень худые, подтянутые, все бегают. И машины у них тоже другие».

Характерно, что женщины, исследуя западные диеты, с усердием руководствуются ими во время жизни на Западе, однако вскоре после возвращения домой эти навыки пропадают. Екатерина: «Была у меня попытка, как только я вернулась, есть хлопья по утрам, но наше молоко оно не такое, как их молоко, у нас оно сладкое, у них оно пресное, никакущее. Короче говоря, нет, никаких привычек я оттуда не вынесла».

  Формы приглашения в гости и прием гостей

Наблюдения, а тем более усвоение новых практик в таких сферах социального взаимодействия, как прием гостей, предполагают длительное пребывание за рубежом, а также возможность установления более обширных контактов, чем группа студентов-сверстников. Поэтому говорят об этом те, кто снимали жилье и успели обзавестись более широким кругом друзей и знакомых. Оля: «Первое, к чему я с трудом привыкла, это то, что о встречах, о гостях надо договариваться заранее. О том, что пойти поужинать, надо договариваться заранее, за несколько дней. Это – культура. Даже если делать не хрена, надо о встрече договариваться заранее. Вот это самое, самое сложное… Когда я приезжаю в Москву, я совмещаю две привычки… Я ношусь по гостям как ненормальная. Ну, конечно, все спонтанно. И во Франции сейчас у меня, к счастью, есть друзья, с которыми я могу договориться на сегодня». Екатерина: «Еще они заранее все планируют. И даже чтобы встретиться с друзьями, устроить какую-то вечеринку, нужно согласовывать с каждым. Ну не с каждым – у них все в электронном виде. То есть рассылается приглашение по всем. ”Ребята, мы хотим пригласить вас туда-то, туда-то”. Это надо делать заранее, потому что они расписывают свои вечера, свои дни, свои планы за месяцы вперед. Поэтому нельзя так, позвонить и сказать: ”Приезжай ко мне”. Скорее всего, вам откажут, скажут: ”Ты что? У меня другие планы. Я не планировал. Вот давай, там, через неделю будет дырка, я готов к тебе приехать”. Вот эта странность, наверное, у них». Екатерина, вернувшись домой после полутора лет жизни в США, принципиально отказывается от соблюдения этого западного этикета в пользу спонтанной русской манеры приглашать или напрашиваться в гости: «Как я могла раньше позвонить и сказать ”Слушай, я к тебе приду”, вот так мгновенно. Или когда мне звонят и говорят: ”Мы у тебя на пороге, мы зайдем” – ”Заходите”. Здесь ничего не поменялось».

Так же негативно оценивает регламентированность в общении со знакомыми Саша: «Когда у нас были там друзья американцы, когда к ним, там, в гости приходишь, с 3 до 5 тебя приглашают. В 5 часов они укладывают детей спать, там даже в голову не придет остаться. Когда приходят наши друзья, там, в два часа ночи, три часа ночи, какое кому дело, если ты сидишь, как бы нормально… Поэтому тут совсем все по-другому. Принципиально по-другому…».

Более активное заимствование нового в том, как принимать гостей, характерно для тех, кто оказался за границей впервые. Так, Марина, родом из Гродно, впервые обнаружила для себя фуршет: «Девушка, которая была дочкой преподавателя, нас пригласила на вечеринку, посвященную дню рождения. И то, что никто не сидел за столом, никому не подавали есть, а все сидели по углам, на полу и тарелки стояли в общем месте… Для меня это дало большой толчок, потому что я не видела до этого так. Мы приходили, мы всегда пили чай за столом. Я начала так проводить время».

Опрошенные открыли для себя, что регламентируются не только частные встречи. Обязательное коллективное проведение внерабочего времени является составной частью корпоративных норм поведения. Это с удивлением наблюдала и в этом обязана была участвовать Лена, работая в лондонской фирме: «С ними важно пойти выпить. Если ты с ними не ходишь пить, то ты какая-то не своя. А по пятницам после работы это практически правило, нужно пойти пить в паб. Это называется фрайди найт. Об этом все знают и спрашивают: ”Ну, ты же идешь?”… Там они быстро напиваются… А в понедельник нужно обязательно обсудить, пришел – с утра нужно обсудить, как посидели в пятницу. Кто напился, как это было весело, как это было здорово… И вот весь понедельник они тебе будут рассказывать». Вернувшись в Москву и работая в российском отделении крупной западной компании, Лена обнаруживает те же проявления корпоративного этикета: «Теперь я понимаю, что это от Москвы ничем не отличается. В Москве мы тоже отделом можем куда-то выйти».

Нормы взаимоотношений в общественном месте

В качестве самого сильного впечатления от первых контактов за границей с представителями чужой группы все опрошенные называют уважительность, вежливость, любезность, благожелательность. Символом всех этих качеств выступает улыбка, направленная на другого. Наталья: «В Германии я очень прошла много ситуаций, когда я была малознакома или не знакома с человеком и не то, что я там активно просила о помощи, я была иностранка, которая приехала, одна, на стажировку. И фактически очевидно было, что мне можно было чем-то помочь. Как только они это понимали, они сразу готовы были помочь. Они мне что-то подсказывали, они что-то мне дарили, там нужное, ненужное, но все равно они это делали. Они любыми путями стремились мне улыбаться, рассказывать что-то, поддерживать. Нет, это не было фальшиво. Это было настоящее, искреннее. Люди действительно очень открытые. Я после этого очень хорошо о них думаю». Дарья: «Я, например, не допускаю никакой грубости, я в Америке никогда этого не видела. Ко мне всегда обращались вежливо. Это культура общения, скажем, с незнакомыми людьми. Я не считаю, что есть эта надуманная американская улыбка. Это признак профессионализма, потому что с улыбкой работать гораздо легче и приятней всем окружающим». Лев: «Вежливые очень люди, придерживают дверь, когда выходят из помещения, из автобуса. Все говорят ”привет” или ”добрый день”, когда идешь по маленькой улочке или в маленьком городе». Игорь: «Люди улыбались, везде улыбались. Независимо от ситуации, что там у них на душе, они улыбались, везде приветствовали».

То, что для представителя западной культуры является автоматизмом, у прибывающих из России становится объектом рефлексии, и часто мы встречаем критическое рассуждение об улыбке, о вежливости вообще, как о чисто формальном приеме, за которым не стоит никакой искренности, а потому лицемерном и фальшивом. По мере того как расшифровывается предлагаемый культурный образец, возникает противопоставление «у них» и «у нас», часто в пользу последнего. Лена: «А там, да, они все улыбаются. Из-за этого атмосфера очень расслабляющая. Но это не значит, что они в душе такие… На улицах [в Англии] всегда помогут. Отбрыкивания такого нет, вот, я, мол, тебя не понимаю. Они на тебя настроены. Другое дело, что, я потом это заметила, они вежливые первые пять минут. Если, грубый опять-таки такой пример, если ты ему раз наступишь на ногу, все друг другу извинятся, улыбнутся. Второй раз – тебя пошлют так! В принципе они вежливы показушно». Петр: «Ну сразу стало понятно, что они злоупотребляют политкорректностью и формализмом в отношении между людьми. Ну, как там, я сразу заметил, что там есть бытовой расизм. О нем не говорят, с ним борются, но он есть. Там чрезмерно они подчеркивают равенство полов. Там есть термин sexsual harassment, то есть если тебе девушка понравится на улице, ты не можешь на нее пялиться, потому что теоретически она может на тебя подать в суд. А здесь у нас пялься сколько влезет… У них это больше лицемерие…На самом деле никому нет дела. И даже в этой бизнес-переписке сейчас я не все общепринятые нормы употребляю. То есть я стараюсь употреблять то, что для меня имеет смысл. То есть, если я пишу «с уважением», значит, я это пишу именно тебе. Если я пишу «дорогой», это непосредственно по смыслу и значит. То есть я формальную вежливость не принял и не приму…То есть меня скорее раздражала в них показная вежливость».

При разном отношении к улыбке информанты, находясь за границей, активно ею пользуются. Для новичка, попадающего в чужую группу, улыбка служит своего рода маской, за которой можно скрыть растерянность и неспособность правильно ориентироваться в новой ситуации.

Как отмечал Саша, «самое главное, что ты чувствуешь себя… есть такая фраза, по-моему, у Веллера, придурковатым членом общества, то ли свободного, то ли сытого, важно, что ты чувствуешь себя придурковатым членом этого общества, то, что ты должен улыбаться все время, хотя ты половины не понимаешь в принципе».

Однако, когда эту улыбку привозят на родину, то чаще всего она не находит ответа, оказывается неуместной и постепенно исчезает. Лена: «Эта улыбка, я тоже потом с ней приехала в Москву. Ты ее нацепляешь и в Москве уже ходишь как идиотка. А потом это проходит в Москве. Потому что никто не улыбается, и в Москве надо совсем по-другому… Улыбка сошла через какое-то время. У нас, к сожалению, наверное, агрессивнее толпа, более агрессивная. И ты не ждешь вежливости, абсолютно, в магазинах… нет».

В процессе реадаптации к родной среде сохраняющаяся улыбка часто становится источником недоразумений. Екатерина, вернувшись в Москву, первое время улыбалась на улице: «На меня смотрели как на ненормальную, потому что я улыбалась. Я несколько раз чуть не попала под машину [кстати, такие ситуации пережили многие, вернувшись на родину. Привычка к соблюдению правил уличного движения создает предаварийные ситуации в родной среде, где приоритет пешехода перед транспортом далеко не очевиден. – Прим. авт.]. Меня обругали несколько раз. Причем, когда меня обругивали, я улыбалась в ответ…Человек, который меня обругивал, он понимал, что я ненормальная и ехал дальше».

Несмотря на неоднозначные оценки, позитивные мнения о западной вежливости как норме поведения превалируют, и эта вежливость часто противопоставляется родному «хамству». Оля: «Здесь [в Москве], конечно, бесит, что все толкаются. Сегодня одна тетка меня три раза пихнула, пока поезд подходил… И даже не заметит и, конечно, никогда не извинится. В Париже тридцать раз извинятся и дверь придержат. Здесь же никто дверь тебе не придержит – сразу – ух! – тебе в морду». Соня: «Американцы очень улыбчивы. У нас очень угрюмая нация. Люди злые, и это понятно, ожесточены от тяжести зарабатывать, зарабатывать, зарабатывать, иначе у тебя ничего не будет. Сил на улыбку не остается. В том числе и у меня. Я могу, как мама смеется, ”обгавкать“ так, что мало не покажется… У меня друзья есть, красивые девушки, которые за собой следят, там, маникюр, прическа, но при этом лицо иногда такое бывает – “ не подходи – убью!“… Я такая же. У меня не хватает моральных сил… Мне бы хватило на родных и близких вылить хорошее что-то. А на посторонних…»

Контраст между западными и российскими нормами поведения в общественном месте переживается информантами весьма драматично (особенно женщинами), и сразу после возвращения домой он может стать причиной настоящих депрессий. Дарья: «Встретили меня родители. Первое впечатление – огромная радость от встречи с ними. Но буквально следующее же впечатление, когда видишь аэропорт Шереметьево и тебе со всех сторон дымят в лицо сигаретами, – конечно, был сразу шок. Сразу отвержение всего, отвержение грязных полов, отвержение грубости, отвержение какого-то ожидания. Это все не мое, казалось. То есть я прилетела в чужую страну. Это слезы в машине. Это наушники с американской музыкой. Это боязнь потерять любой контакт, который был со мной в течение года. Это мое решение потратить все мои заработанные средства, учитывая то, что моя семья, скажем, среднего достатка, на компьютер. Для чего? Чтобы поддерживать связь».

Екатерина стремилась вернуться на родину, но, прибыв в Москву, она испытала культурный шок: «Я увидела разницу между, вот, улыбчивыми лицами там, очень яркой одеждой – они очень ярко одеваются, – я увидела измученных людей здесь, у нас в метро, например. Измученные совершенно люди, подавленные, вот эти попрошайки. Все такие серые, злые, пихаются, толкаются, все ругаются. В метро, если час пик, то это битва и бойня. Меня это шокировало, и я вдруг поняла: ”Боже мой! В какой стране я живу!”» Екатерина испытывала шок от российского телевидения, полного криминала и крови, ее пугали предупреждения о том, что в какие-то места ходить опасно: «Вот это шокирует. Вот это пугает. Начинается депрессия. Поэтому какое-то время я была в полной депрессии, мне было ужасно и, с одной стороны, мне очень хотелось вернуться туда, вот, в тот мир. Нет, я не хотела туда возвращаться, но душа звала, потому что окружение там было светлее, что ли, не знаю. Или было какое-то желание нереалистичное, пусть это будет здесь, но вот как там. По душевному комфорту». Через какое-то время острота переживания смягчается, вернувшийся домой так или иначе возвращается к нормам родной среды: «Ну, а потом нормально… Сначала я улыбалась, в метро улыбалась. Перестала я это делать какое-то время спустя. То есть я окунулась в российскую действительность и все. Нормально».

Характерно, что по мере углубленного исследования западного культурного образца и по мере его освоения формируется более критическое к нему отношение. Появляется более осознанное отношение к своим собственным нормам поведения, традициям, привычкам. Обнаруживается стремление к определению своей идентичности. Дихотомия «у нас/у них» постепенно теряет характер однозначного противопоставления, «открываются глаза» на культурную легитимность своей группы. Так, Оля, несмотря на активное неприятие негативных сторон жизни в России, различает разные формы «галантности» в России и во Франции: «Момент галантности очень по-разному происходит. У французов есть общий уровень культуры, вот он есть, и его не пробьешь. Вот дверь он тебе в морду не кинет, но и пальто никогда не подаст… Места не уступят ни во Франции, ни в Москве… Но зато в Россию приезжаешь, и здесь тебе пальто подадут… Не все, конечно, но все-таки приятно. Вот такие весы получаются интересные».

О культуре учебных, производственных, деловых отношений

Об этих же чертах повседневной культуры – вежливость, корректность, и т.п. – молодые люди говорят и тогда, когда рассуждают об особенностях организации образовательного процесса, а также о служебных, деловых отношениях, о взаимоотношениях преподаватель – студент, начальник – подчиненный. Те, кто имел за границей какие-либо трудовые контакты, кто мог непосредственно наблюдать за тем, «как работают на Западе», не соглашаются с бытующим мнением, что на Западе люди работают лучше и больше, чем в России.

На Западе работают не больше …

Лена категорически не согласна с тем, что на Западе работают иначе, чем в России: «Полная ерунда. С этим я кардинально не согласна, потому что скорее наоборот… Мне кажется, мы так же работаем, как они [англичане]. Если человек вменяемый, если он понимает, что он должен это сделать, значит, он будет это делать. Если он халтурит, то он и там будет халтурить, и здесь будет халтурить». Дмитрий стажировался во Франции: «У меня не сложилось впечатления, что Франция – это страна трудоголиков, работящих. Нет, вполне сравнима с российским менталитетом в этом плане. Но, конечно, если говорить об организации, вот даже организация не чисто научной работы, а всяких сопутствующих организационных, административных структур, она, конечно, там существенно эффективней, проще, люди работают без сбоев». Олег: «В Англии более расслабленная в целом система труда. В России гораздо больше организаций, где жесткая дисциплина, где культура трудоголизма, где люди работают очень, очень много. В Англии такого нет. В Англии 35-часовая рабочая неделя. Люди, как правило, не задерживаются на работе. В России это скорее редкость. В Англии это скорее правило».

…Но организована работа лучше

В рассуждениях информантов на тему эффективности западной модели труда (учебного или производственного) часто возникает противопоставление «у них/у нас», причем всегда в пользу «у них». По частоте упоминаний в интервью выделяются такие характеристики учебных или производственных взаимоотношений, как пунктуальность, четкость в распределении работы, отсутствие патернализма в отношениях преподаватель – студент или начальник – подчиненный.

Многое из того, что оценивается положительно, информанты открывают для себя в сфере организации учебного или трудового процесса, распределения обязанностей, четкого структурирования учебного/рабочего режима, в самом стиле взаимоотношений, во многом основанном на соблюдении норм и правил вежливого общения. Если в отношении к учебе или к труду опрошенные особых различий не отмечают, то доверие, которое им оказывают как исполнителям, предоставление им свободы и самостоятельности в выполнении порученного – будь то учеба или работа, – отмечают многие.

Главное, что поразило Сергея в американском образовании, – «это полное отсутствие патернализма, ощущения себя внутри некоей структуры, что тебя ведут… Все устроено гораздо гибче. Ты должен подписываться на какие-то курсы, выбирать нужные тебе знания, т.е. набираешь из каких-то модулей всю программу своего образования. Соответственно присутствовать или не присутствовать на этих лекциях – ты выбираешь сам, там есть какие-то формы отчетности, но нет зачетов, экзаменов, просто иногда тебя просят сделать какую-нибудь презентацию или написать какой-то текст, или поучаствовать в каком-то семинаре… У тебя набираются очки, складывается какая-то твоя академическая история, которая может быть оценена со стороны в виде баллов или кредитов». Все эти новшества вызвали у Сергея, не привыкшего к такой свободе, противоречивые чувства: «Просто очень много было на мое усмотрение, я к этому не привык. Я понял, что нет никакого четкого графика, т.е. он как бы есть, но очень разреженный. На фоне того, что здесь [в Москве] происходит, там все было направлено на то, чтобы развивать свое, индивидуальное. Конечно, это было хорошо, но у меня возник вопрос: почему это называется школой, если тебе ничего не дают, кроме возможности самому поработать?.. И вот, с одной стороны, свой московский вуз я ненавидел за давление, за то, что там все дубово, заорганизованно и нет вообще креативного процесса, такая кафкианская машина. А там – это просто чистое поле, может, с кем-нибудь встретишься случайно, какие-то перемещаются фигуры, с которыми ты можешь пересечься, а можешь и нет».

По мнению Насти, «европейская трудовая этика основывается на хорошей и четкой организации труда, на достаточно формальном подходе к исполнению работы и обязанностей. Это и в хорошем, и в негативном смысле. Если испанец должен прийти в библиотеку ли, в университет, в офис к восьми часам, то надо быть в восемь часов. Если уйти нужно в пять, то все дела откладываются, и человек идет в пять. Ну хотя бы даже на этом уровне. Это то, чего не хватает в России».

Особо отмечается организация учебы и труда, нацеленная на конечный результат. Юля, обучаясь в США по магистерской программе, отмечает особенности отношения к учебе своих американских коллег: «Они платили за свое образование, и соответственно у них был большой стимул учиться, поскольку они за это платят деньги, и они заинтересованы в том, чтобы был какой-то результат. У них очень важно то, что они нацелены на результат. Вот это такая их позиция, что ли. Вот ты себе поставил цель и ты должен получить. Результат для них может быть даже значительнее, чем сам процесс». Этот опыт многому научил Юлю: «В профессиональной жизни они, конечно, меня многому научили. Вот то, что себе надо ставить определенные цели и к ним идти. Нацеленность на результат и, вообще, профессиональное такое отношение».

Петр также отмечает западную организацию труда, нацеленную на конечный результат: «Смотрите, они работают не больше, но более эффективно. То есть у них система более эффективная. Система государства и вот эти технологии, они ориентированы на результат, и у них с детства это в культуре присутствует. У нас этого не было никогда, особенно в советских поколениях. И вот это я взял от них». Вернувшись из США после учебы, физик по образованию, он меняет специальность и уходит в бизнес. Петр пытается привнести элементы западной модели организации труда в российскую действительность «И я сейчас сам, как руководитель отдела, набираю себе новых людей. И люди, которые не имели этого опыта, их очень трудно – не все даже с этим справляются – сориентировать на результат. Чтобы работать эффективно, уважать свое время, чужое время. Грубо говоря, если тебе разобраться с этим нужно десять минут, а мне пять, то лучше разберись сам. Если тебе день, а мне пять минут, то спроси. Некоторые просто для того, чтобы видимость работы создать, начинают тебя вопросами грузить… Вот это я от них, конечно, взял и это полезно. Здесь мы объективно от них отстаем. Может быть, в силу нашего прошлого».

Обобщая, можно сказать, что практически все опрошенные, особенно те, кто имел опыт деловых отношений на Западе, отмечают более эффективную, хорошо спланированную и одновременно более свободную организацию учебного и трудового процесса и считают необходимым заимствование ее элементов и применение в России. Однако практически воспроизводить эту модель удается лишь тем, кто достигает более или менее продвинутых позиций в сфере бизнеса или оказывается задействован в сфере международного сотрудничества.

 Эффективность полученного опыта

Пребывание в течение какого-то времени в благожелательной, благовоспитанной среде в качестве объекта особенной заботы и опеки принимающей стороны способствует формированию в наших респондентах новых социокультурных качеств. Респонденты активно воспринимают и легко усваивают нормы коммуникации, основанные на соблюдении взаимной вежливости. Доброжелательность, внимательность, отзывчивость и вежливое обращение с прибывшими из России приводят к тому, что они начинают чувствовать и вести себя более раскованно, перестают «зажиматься», обретают чувство независимости и свободы. Именно эти новые свои качества респонденты определяют как безусловную эффективность полученного за рубежом опыта.

Характерно высказывание Юли, которая следующим образом определяет самое главное, что дало образование за рубежом: «Уверенность в себе, уверенность в том, что я в принципе обладаю определенными знаниями, определенным опытом, которые позволят мне себя реализовать в профессиональной жизни. То есть я приехала гораздо более уверенным в себе человеком. Хотя и до этого была в принципе уверенным. Но я приехала открытым. Терпимым человеком. У меня это в принципе было, но Америка мне еще больше дала открытости, восприимчивости и терпимости к людям».

Настя: «У меня появился опыт. Я не всегда знаю, куда стучаться, но как разговаривать и как добиваться того, чего я хочу добиться, я умею… Это общество [испанское], которое не признает совершенно застенчивости, которая свойственна часто постсоветскому человеку. Опять же для того, чтобы добиться своих целей, какого-то визита, какой-то информации и т.д., вот это качество пришлось оставить в стороне. И еще. Человек там становится более открытым, потому что само испанское общество, испанский характер таковы, что жизнь она более открыта. Безусловно, еще независимость… Я почувствовала большую самостоятельность именно в том, что в Испании открытая информация. Я не боялась стучаться в любую дверь, писать в любой фонд. Я знала, что мне обязательно ответят, даже если люди не располагают информацией. Я знала, что мне всегда ответят в любезной форме и дадут совет, куда еще можно обратиться». Дарья: «Наверно, я стала более неформально общаться с преподавателями, хотя это не было никакой грубостью. То есть с любой проблемой я могла подойти, я уже не стеснялась там сказать, что меня беспокоит, хотя раньше я лучше бы сделала вид, что я знаю. Теперь, если я не знаю, то я тянула руку и говорила честно перед всей аудиторией, что я не поняла, что я это не знаю, можете ли это повторить». Денис, который «ничего особо нового для себя во Франции не открыл», все же признается: «Пожалуй, нет, единственно, что, для меня стало просто, – покачать права, как это во Франции приходилось – я чувствовал себя более уверенно…».

Бóльшую прочность усвоенного и его активное применение после возвращения на родину демонстрируют те, кто продолжил свои контакты с заграницей в последующей, профессиональной деятельности, кто после обучения вошел в пространство международного сотрудничества. В этих случаях многое из увиденного и усвоенного за время учебы за границей становится нормой поведения и в повседневной жизни в России.

Именно эти лица наиболее оптимистично оценивают свой опыт пребывания за границей и ту роль, которую играют такие люди, как они сами, в инновационных процессах трансформирующейся России. В первую очередь это можно отнести к молодым представителям российских регионов, получившим опыт обучения на Западе.

Дарья, уроженка Волгограда, на вопрос о том, могут ли люди, получившие опыт обучения за границей, способствовать модернизации, социальному обновлению России, отвечает утвердительно: «Это посланники, я могу сказать. Посланники той культуры. Конечно, как правило, люди, которые возвращаются из-за рубежа, у них очень много творческих идей. Они очень активные. Они формируют вокруг себя, скажем, такое поле заинтересованных людей. Они пытаются что-то создать, пытаются что-то изменить… Пытаются даже на бытовом уровне привести в порядок тот двор, в котором они живут… Какие-то идеи попробовать перенять, реализовать на местах… Закупить, там, книги для библиотеки, помочь престарелым, помочь детским домам… Я считаю, что как раз эти люди становятся лидерами, наверное, потому, что у них больше оптимизма, чем у других…Они создают свои клубы, вот они общаются между собой, они вовлекают много новых людей. И вот это изменение на местном уровне, оно, естественно, повлечет за собой в конечном итоге изменение всей страны. Это безусловно, потому что люди видят лучшее, они хотят жить в таких же условиях, они хотят быть лучше. Они изменяют свою культуру, они изменяют свой социум. Начиная со своих родных, близких, рассказывая, распространяя. Не то что агитируя, а просто пытаясь сделать какие-то инициативы на местах. Вовлекается больше людей, в итоге общество меняется… То есть обучение за рубежом должно быть обязательно, неважно в какой стране».

Петр, уроженец Гродно, глубоко убежден, что «люди, вернувшиеся из-за границы, могут изменить что-то в России по самому факту своего существования и по факту того, что они из себя представляют. То, как они себя ведут, то, как они работают. Ты просто учишь людей вокруг себя. Люди же, они тоже с глазами и с ушами. Они все видят и стараются, если это пример успешный, ему подражать. Все, кого я знаю, они все вернулись из чисто идеологических соображений. Чтобы жить в этой стране, а не там. Чтоб что-то для страны сделать. Ну я езжу по стране с удовольствием, у меня работа связана с командировками, и при всякой возможности, если вдруг спрашивают, я отвечаю примерно так, как и вам. Отчасти это тоже способствует тому, чтобы люди понимали и не считали себя там ниже, чем заграница. То есть я всегда стараюсь развенчать стремление ехать туда любой ценой. Говорю, пока молодой, езжай, учись, это полезно. Там, язык, посмотришь, как люди живут. И самое главное – поймешь, что ты не хуже… То есть короткий ответ – да, конечно, могут и они все способствуют».

Подводя итоги, следует в первую очередь напомнить, что мы провели анализ полученных интервью лишь в одном из множества возможных аспектов, а именно с точки зрения того, как выезжающие за рубеж с образовательными целями воспринимают, усваивают и экспортируют в Россию различные стороны культурного образца принимающей стороны. При этом следует еще раз подчеркнуть, что мы имеем дело в принципе с более или менее однородными, с точки зрения социокультурных параметров, группами «приобщающихся» и «принимающих»: группа «приобщающихся» состоит из образованных представителей российского поколения – студентов или молодых специалистов, равно как и принимающая сторона.

Как показал анализ полученных интервью, эффективность воспринятого зависит от многих взаимосвязанных и взаимообусловливающих факторов. Усвоение прибывшим «новичком» новых для него культурных норм и образцов поведения, закрепление и перенесение их в российскую действительность зависят от того, насколько относительно велика была дистанция между культурным образцом новичка и тем социально-культурным контекстом, в который он попадал, насколько новыми и привлекательными оказались для него эти «открытия». Материалы интервью, рассмотренные под углом зрения того, в каком году состоялось образовательное путешествие, показывают, что более острое и чувствительное восприятие открывавшейся действительности свойственно тем, кто предпринимал путешествие с образовательными целями в начале первой половине 90-х годов, когда бытовая сторона жизни, экономические условия родной среды еще существенно отличались от обстановки западного мира. Особую восприимчивость, открытость на «новое» продолжали сохранять молодые представители российской провинции, выезжавшие за рубеж и позже – во второй половине 90-х годов и в последующие годы.

Большая часть нашего массива представляет выходцев из Москвы или крупных российских городов, из относительно благополучных в социальном и культурном отношении семей. Такая молодежь уже в России может получать качественное образование, уже до учебной поездки приобретает опыт заграничных путешествий, ее образ жизни все более приближается к западным стандартам, а отношение к труду определяется возможностями, которые этот труд предоставляет для получения материальных благ. Эта молодежь особых открытий в сфере культурных норм и практик поведения не делает. Ощущение культурных шоков (по крайней мере, бытового порядка) при встрече с западной культурой все более сглаживается. Для такой молодежи обучение на Западе важнее, скорее, с точки зрения включения в международную коммуникативную сеть, формирования контактов, связей, накопления социального капитала, обеспечивающих в последующем свободную межкультурную коммуникацию на равных с представителями других стран.

Гораздо больше открытий в области социокультурных практик, более активное усвоение, энтузиазм «неофитов» обнаруживают молодые выходцы из российской провинции. В этой связи можно было бы утверждать, что расширение социальной базы стипендиатов международных программ с точки зрения расширения доступа к этим формам обучения для жителей регионов и удаленных провинций России могло бы существенно повысить эффективность самой этой практики на общегосударственном уровне.

Многое из того, что происходит с молодым человеком во время его учебы на Западе, интенсивность его «открытий» в западном образе жизни существенным образом предопределяется его исходными социальными и культурными ресурсами. Чем более «благополучна» семейная среда и в смысле наличия высшего образования, и знания иностранных языков, и непосредственных связей с за границей (знакомство с различными странами в виде туристических, гостевых поездок; родственники, живущие заграницей), тем более европеизирован ее образ жизни, тем меньше конфликтов испытывают выходцы из такой среды при столкновении с западными нормами и правилами жизни, независимо от того, на какие годы пришлась их зарубежная учеба. Одновременно можно заметить, что некая избыточность социального и культурного «благополучия» вызывает другого рода конфликтность в процессе сближения с чужой группой во время заграничной учебы, которая предполагает позицию «смиренного» ученичества. Своеобразный снобизм, который выражается в ощущении своего социального и культурного превосходства над чужой группой, провоцирует конфликты в процессе сближения с ней и существенно снижает результативность обучения на Западе.

Воспроизводство в России усвоенных реалий, образцов поведения и бытовых норм имеет неодинаковую степень прочности. Одни культурные нормы усваиваются ненадолго и через некоторое время после возвращения в России пропадают, не находя отклика в местном сообществе. Пропадает, например, усвоенная во время пребывания за границей улыбка, поскольку нет ответной улыбки на лицах: она может вызывать неадекватную реакцию со стороны «своих». Ряд привычек перестает практиковаться, поскольку нет принимающей базы, например спортивной, или нет понимания новых правил поведения на работе, в преподавании и т.п. Иные социокультурные практики оказываются более долговечными. Во-первых, это касается тех случаев, когда увиденное и усвоенное на Западе совпадает с личностными, индивидуальными качествами агента. Так, Петр признается: «Я с детства не любил, когда люди мусорят…А в Америке я увидел, что люди стараются жить чисто, то есть это меня впечатлило и порадовало. И я это отмечаю и стараюсь так же делать везде. Раньше у меня это было менее осознанно, а сейчас более осознанно». Во-вторых, усвоенные манеры и нормы поведения продолжают применяться преимущественно в тех случаях, когда носитель новых правил строит свою дальнейшую карьеру в пространстве международной профессиональной деятельности, то есть в среде, более или менее аналогичной той, в которую он погружался, находясь за границей.

Существенный эффект производит на личность само пребывание в правовом обществе. Можно говорить о том, что все увиденное и усвоенное в совокупности способствует формированию чувства личной защищенности. Многие говорят о том, что пребывание за рубежом помогло преодолеть некую «зажатость», что меняется модель поведения, усваиваются формы отстаивания собственных интересов. Во время пребывания в инокультурной среде, построенной на неукоснительном (если даже и формальном) соблюдении установленных норм и правил культурного образца, усваивается реальная практика отстаивания права на получение информации, права на получение ответа по существу, свободы проявления своих человеческих интересов. Приобретаются механизмы защиты своего права на свободное волеизъявление.

Можно предположить, что если обладатели этих новых моделей поведения могут воспроизводить такие формы социального поведения и по возвращении на родину, то это означает, что в самой России формируется среда, способная откликнуться на них. Сближению поведенческих правил и практик способствует формирующееся бытие современной России, определяя сознание и поведение многих представителей молодых поколений, независимо от наличия у них опыта непосредственного знакомства с зарубежной культурой. Эффективность, устойчивость, жизнеспособность усвоенных культурных норм и практик в конечном счете зависят от того, насколько изменяется само российское общество в ходе своих политических, экономических и социальных преобразований, вызывающих адекватные духу преобразований новые культурные нормы и правила.

[1] Шютц А. Смысловая структура повседневного мира: очерки по феноменологической социологии. – М.: Институт фонда «Общественное мнение», 2003. С. 193.

[2] Там же. С.206.

<<назад

оглавление

>> дальше