Дука А.В., окончил философский факультет Ленинградского государственного университета (1981 г.); кандидат политических наук (1995 г.); Социологический институт РАН (2001 г.), заведующий сектором социологии власти и гражданского общества (2004 г.), доцент  кафедры теории и философии политики, СПб Университет. Основные области научного интереса: властные элиты, политическая культура, политический дискурс, гражданское общество. Интервью состоялось: октябрь 2014 г. -февраль 2015 г.

Последняя треть марта 2015, прошло полтора месяца после того, как на сайте проекта было размещено сотое интервью. Беседы на закончились, но все равно у меня есть ощущение конечности этого процесса и все чаще и концентрированнее приходится размышлять о будущем, когда я постепенно буду входить в анализ собранной информации. Сейчас – переходный период, я осознал его начало в конце января этого года, но сложно сказать, когда он завершится. Скорее всего, можно лишь говорить о признаках окончания этого этапа: полностью прекратятся интервью, в общих чертах сложится концепция исследования истории российской / советской социологии на базе воспоминаний ее создателей, будет опубликована серия статей (блогов) и станет возможным написание книги.

Вводки в интервью, которыми они сопровождаются при публикации, это – традиция, возникшая при публикации самого первого интервью с Б.М. Фирсовым, которое было проведено в 2004 году и опубликовано в начале 2005 года:

С одной стороны, беседа с Борисом Максимовичем Фирсовым – это фрагмент нашего многолетнего разговора обо всем, с другой, - начало всей серии интервью по электронной почте с российскими социологами. Почти двадцать лет мы работали вместе, и мне всегда это было интересно. Мы встречались утром, зная, что предстоит сделать в течение дня, нередко работали вместе много часов, надолго задерживались на работе, продолжали наши дискуссии по дороге на метро и уже из дома обменивались телефонными звонками, чтобы уточнить детали грядущего дня. Фирсов всегда был моим руководителем. Когда мы познакомились, мне было немногим более тридцати лет, и по опыту жизни я во всем ему уступал. Но никогда он не давал мне повода, даже легкого намека  воспринимать себя как подчиненного, а его – как начальника. Мой отъезд в Америку в 1994 году лишь увеличил физическое расстояние между нами и сделал еще более приятными и памятными каждую из наших встреч. Их было уже несколько в России и пока одна – в Америке [1].

Но в начале текущего года произошло новое понимание-назначение этих служебных текстов, они стали восприниматься мною как «зона свободы». Они увеличились в объеме, и возникло желание рассматривать в них темы, во-первых, соотносимые с биографией и творчеством моих коллег, и, во-вторых, вытекающие из моего видения возможных направлений будущего анализа собранной информации.

Первая тема прорабатывается давно, более того, она и породила данное историко-социологическое исследование. Я уже писал, что оно стало продолжением, развитием, перенесением на «российскую почву» опыта, приобретенного при изучении становления и развития американской технологии опросов общественного мнения и творчества первых полстеров и классиков американской рекламы. Кроме того, импульсом, запустившим изучение истории отечественной социологии, стала работа над биографией Б.А. Грушина, в которой соединялся мой интерес к советской социологии и к методологии (технологии) изучения общественного мнения [2].

Пока количество проведенных интервью было небольшим, невозможно было на их базе начинать историко-биографические исследования, к тому же обнаруживались явные сложности «портретирования» живых, продолжающих активно работать ученых. Вместе с тем было стремление не замыкаться на сборе интервью, чтобы лишь потом, когда-нибудь использовать эту информацию, но по-возможности скорее прорабатывать концепцию, технологию и стиль историко-биографического анализа. Так, в «Телескопе» №2 за 2005 год, в котором публиковалось второе проведенное интервью, моим собеседником был Я.И. Гилинский, был размещен и историко-социологический материал о Я.С. Капелюше (1937–1990), ближайшем сотруднике Грушина [3]. Здесь я опирался не только на собственные воспоминая, но просил написать о Капелюше Б.А. Грушина и профессоров Л.Н. Федотову и А.И.Пригожина.

Персонализированной была и первая собственно историко-социологическая публикация, в которой я обозначил мою исследовательскую установку как создание  истории с «человеческим лицом». В ней суммировались некоторые итоги первых двух лет работы, когда уже было проведено несколько интервью, но героем статьи снова был не действующий социолог. В фокусе внимания были жизнь и ряд аспектов вхождения в социологию Г.В. Старовойтовой (1946–1998) [4]. Там же я нашел уместным кратко рассмотреть и биографию В.Б. Голофаста (1941-2004). Через год его жизнь и отдельные грани его профессиональной деятельности были обсуждены полнее в рамках той же концепции, что и биография Старовойтовой [5].

Постепенно сформировался мой взгляд на интервью, более широко – на работу с биографиями как на реальное или мысленное общение с моими героями; в конце 2007 года этот подход обсуждался в диалоге с В.А. Ядовым [6]. Прошло много лет, но я ни разу не рассматривал в своих публикациях факторы, обстоятельства, которые сближают меня с респондентом и делают наше общение не «механическим», а «человеческим».

Но одна, с первого взгляда кажущаяся незначительной деталь беседы с Александром Владимировичем Дукой подтолкнула меня к попытке анализа этой темы. Об этой «мелочи» - позже, а сейчас – о более общих обстоятельствах.

Прежде всего (2005-2006 гг.) мною были проведены и опубликованы интервью с ленинградскими социологами: А.Г. Здравомысловым, Я.И. Гилинским, Л.Е. Кесельманом, Р.С. Могилевским, Е.Э. Смирновой, Б.М Фирсов и В.А. Ядовым. Здесь бессмысленно говорить об отдельных факторах, определявших атмосферу, характер моего общения с ними. Для меня это была радость новой встречи с людьми, которых я знал десятилетиями до отъезда в Америку; задавая им вопросы и получая их ответы, я на какой-то миг возвращался даже не в Петербург, а в Ленинград. На момент интервью Здравомыслов и Ядов были москвичами, но, конечно, не для меня.

В 2006 году я робко вышел за пределы знакомого мне ленинградского сообщества. Моим первым не ленинградским собеседником был Д.Л. Константиновский, с которым ранее я виделся не более двух раз в Москве. Возможно, в то время я и не начал бы интервью с ним, но так сложилось.

4 июля 2001 года интервью с ним провел Геннадий Семенович Батыгин. В силу каких-то причин текст не был сразу опубликован в издававшемся им «Социологическом журнале», а в начале июня 2003 года Батыгина не стало. Журнал возглавил Константиновский, который по понятным причинам воздерживался от публикации своего интервью. В конце лета 2005 года мне стало известно о существовании беседы Батыгина и Константиновского, и я предложил Давиду Львовичу «нарастить» старый текст его ответами на мои вопросы. Но не только желание доделать и опубликовать интервью, начатое Батыгиным, побуждали меня к разговору с Константиновским. Во-первых, как и я, он пришел в социологию из математики; во-вторых, мне хотелось поговорить с ним о Владимире Николаевиче Шубкине. В то время он уже был тяжело болен, и у меня не было ни возможности, ни перспектив пообщаться с ним лично.

Вторым не ленинградцем стал Владимир Эммануилович Шляпентох. В преамбуле к интервью было сказано, что оно – далеко не случайно, что нас многое объединяло:

С Владимиром Шляпентохом я знаком очень давно, и нас связывает многое, что в жизни важно ему и мне. Мы оба работали в Институте социологических исследований АН СССР, только он — в Москве, а я — в ленинградском отделении. В те годы его и меня интересовали методические проблемы изучения общественного мнения. В 53 года он уехал из СССР в Америку; пусть в силу иных причин, но в том же возрасте в ту же страну уехал из России я. У нас много общих друзей-коллег, живущих в России и продолжающих активную работу в различных областях социологии. Наши взгляды на развитие российской социологии, на исследование общественного мнения, на политические реалии страны, нередко различны, но нас объединяет интерес ко всему, что происходит в России. Потому и беседа наша, хотя носила биографический характер, охватила множество вопросов развития советской/российской социологии с начала ее возникновения и до сегодняшних дней...» [7].

Первым моим собеседником, которого в начале беседы я не знал лично, был Александр Бенцианович Гофман. Но уже к тому моменту меня с ним связывало многое. Еще в 1999 году я познакомился с Гофманом как автором небольшой, но емкой книги «Семь лекций по истории социологии». Я купил ее в Петербурге и не отрываясь прочел за время перелета в Сан-Франциско. В начале лета 2005 года В.А. Ядов познакомил меня заочно с Александром Гофманом, указав его среди наиболее успешно работающих «шестидесятилетних» социологов: «Он блестящий ученый, который сейчас несколько отошел от занятий историей социологии и тонко исследует особенности миросистемных, но прежде всего российских трансформаций под углом зрения социокультурных процессов. Его «Семь лекций» по истории теоретической социологии студенты считают наилучшим пособием». Лишь в конце того же года, будучи в Институте социологии, я попросил С.В. Чеснокова представить меня Гофману. Он воскликнул: «Как, ты не знаешь Сашу Гофмана?». Так состоялась наша личная встреча. В ходе интервью выяснилось, что мы почти ровесники, что его студенческие годы прошли в Ленинграде, что его наставником был И.С. Кон и открылось множество других обстоятельств, облегчавших наше общение.

Новые по своей природе сложности в организации общения появились в 2013-2014 гг., когда я начал интервью с представителями шестого и – особенно – седьмого поколений. Возраст младших – от 20 до 30 лет; т.е. между нами – значительное возрастное различие и, соответственно, мало историко-социальных событий, обычно связывающих людей одного или близких поколений. К тому же, представители седьмого поколения социализировались в годы, когда я уже жил в США, так что я недостаточно знаком с контекстом их жизни. Но и здесь находятся какие-то «зацепки». Приведу один пример.

В опоре на мнения специалистов и узнав из веб-сети, что Айгуль Мавлетова, социолог седьмого поколения, защитила кандидатскую диссертацию по онлайновым опросам, 7 января этого года я написал ей письмо. Сообщил, что давно интересуюсь развитием онлайновых опросных технологий и свыше десяти лет занимаюсь историей советской/российской социологии на базе глубинных интервью, проводимых по электронной почте. И закончил мое письмо словами: «Буду рад, если Вы согласитесь рассказать мне о себе и своей работе». На следующий день я получил ее ответ:

Уважаемый Борис Зусманович, Очень радостно и волнительно получить от Вас письмо! Спасибо! Да, конечно знаю Ваши работы. Вы мне даже книжку на Всероссийском социологическом конгрессе подарили (точнее я выпросила) «Реклама и опросы общественного мнения в США». По-моему, это был 2008 год. Я рассказала, что интересуюсь онлайн-опросами, попросила Вас подписать книгу, и Вы написали под своей фотографией «Айгуль, онлайновый опрос – есть!». Так-то вот. Буду очень рада принять участие в проекте. Пожалуйста, напишите, что от меня необходимо. С уважением, Айгуль

Так что оказалось, что мы давно знакомы с Айгуль.

Можно и дальше рассказывать о факторах «смягчения» характера интервью, но я возвращаюсь к тому, что высветила, обнаружила беседа с Александром Дукой. В общем случае я пока назвал бы этот фактор «географическим», имея в виду пространство, в котором расположены те или иные фрагменты траектории жизни моих собеседников и моей собственной. Если выше, когда я говорил о «близости», то подразумевал – общесоциальную, поколенческую, профессиональную, то  здесь – пространственную, или социально-экологическую.

Рассказывая историю своей семьи, Дука отметил: «... бабушка всю блокаду проработала в Ленинграде, жила на Тверской улице, рядом со Смольным». Эти его слова не оставили меня равнодушным, Вот моей следующий вопрос: «...Тверская, Кирочная, та часть Суворовского – мой родной район. Я жил в большом доме по Мариинскому проезду (замечу, он так всегда назывался), который соединяет Кирочную, почти сходясь там с Таврической, и Кавалергардскую (раньше – ул. Красной конницы). Вы и в школу ходили в том же районе?...». Вскоре пришел ответ: «Калужский переулок, Мариинский проезд – места детских гуляний и игр с друзьями. Наряду с Таврическим и Смольным садами, окрестными дворами. Жили мы (мама, бабушка и я) в доме 23 по Тверской. В 1908 году в этом доме жил Петр Бернгардович Струве. Но об этом я узнал гораздо позже, позже того, как он стал одним из почитаемых мною авторов. Я ходил в 154-ю школу, что на углу Тверской и Красной конницы с 1 по 8 и 10 класс».

“Bingo!”, возглас американца, часто означающий, что все сходится, и я начинал учиться в этой школе. И это ничего не значит, что я на 14 лет старше и мы не могли встретиться в школе; здесь – безусловный примат пространства над временем. После этого «открытия» я беседовал с человеком, который приобрел в детстве, юности близкий к моему пространственно-экологический опыт. Я не говорю и даже не подразумеваю, что это опыт детерминировал близость траекторий нашего дальнейшего развития, но он нечто изменил во мне как в интервьюере, по-новому связал меня с моим собеседником.

Так получилось, что несколькими днями раньше или позже, чем я получил приведенную информацию от Дуки, начинало завязываться интервью со Светланой Владимировной Лурье, она сообщила мне: «... родилась я и жила первые пять лет в доме на углу Таврической и Тверской, в том самом доме, где башня Вячеслава Иванова. Правда, в другой парадной. А в той самой парадной с башней находился мой детский сад. Так что раннее детство мое прошло в Таврическом саду». Для не знающих город замечу, что это именно тот же небольшой уголок старого Петербурга (заметьте, там жили Струве и Вяч. Иванов), который назвал Дука.

Вот моя реакция на сообщение Светы: «Очень приятно здесь, за океаном, в крошечном калифорнийском городе, 30 000 человек, Foster City встретить не просто ленинградку, но буквально соседку, я жил в Мариинском проезде и ходил в магазин в «дом с Башней». И далее, обмен репликами:

Лурье: «Я хорошо помню этот магазин, помню и кондитерскую в соседнем доме».

Докторов: «...да, верно, булочная-кондитерская...».

Хотя мы со Светой давно друг друга знали, и я не предвидел сложностей в беседе с ней, этот короткий диалог, в моем понимании природы общения и, в частности,  общения интервьюера с респондентом, сблизил нас. Пусть на «каплю», с моей точки зрения, наши отношения стали более доверительными.  

Приведу и третий пример, он из интервью с Чеславом Эрастовичем Сымоновичем, которое состоялось весной-летом 2014 года. Мы с ним –  ровесники (я на четыре года старше), ленинградцы, выпускники Ленинградского государственного университета и работаем в одной социологической нише – истории советских поколений, так что можно было ожидать, что наше общение будет достаточно доверительным, хотя лично мы не знакомы. Отвечая на один из первых вопросов интервью, он сообщил мне, что почти половину жизни прожил на ул. Марата д. 22/24 и ходил в школу на Разъезжей. Вообще говоря, каждый петербуржец / ленинградец знает этот район города. Прекрасно знал его и я, вот мой ответ: «Это старый петербургский район, в нем всегда была какая-то тайна; прекрасно знаю его, вторую половину 60-х – начало 70-х я жил рядом, за углом, на Поварском переулке, третий дом от Колокольной».

Потом, несколько ниже Чеслав пишет:

Особо для Вас, Борис, – о Поварском переулке. Недалеко от угла Колокольной жил Валера Чирков, и с ним связано то моё, что, повторяясь потом в жизни раз в несколько лет, сделало из меня «облако в штанах» вместо пацана, потом – настоящего мужчины. Собирались мы с ним дружить и шли из школы. Подходят его недруги и начинают приставать. Я почуял приближение драки и позорно бежал, оставив его. Потом стеснялся даже смотреть в его сторону, а он – воспринял моё предательство как само собой разумеющееся, чем в тот момент утешил, но на будущее – усугубил мою жизненную трусость, которую в доброй половине критических ситуаций я так до сих пор не преодолел.

Мне представляется, что эти примеры показывают, что мои интервью, замечу, не face-to-face, а проводимые по электронной почте, действительно можно трактовать как определенную форму доверительного общения. Это далеко не бихевиористский пинг-понг, «стимул-реакция».

Названные выше статьи о Голофасте и Старовойтовой содержат еще одну разновидность влияния социально-пространственных отношений на характер общения, но уже в мысленном диалоге. Статьи написаны через несколько лет после гибели Галины и смерти Валерия, и многое в их содержании, стиле обусловлено моим представлением о роли в культурной жизни Ленинграда одной из точек на карте города – кафе «Сайгон». Хотя мое пребывание в «Сайгоне» никак не было сопряжено с участием в поэтических или диссидентских  образованиях, я регулярно бывал в нем, и воспоминания о этом, особая атмосфера кофе, мифологизировавшаяся со временем, присутствовала во мне, когда я вел мысленный диалог с Голофастом и Старовойтовой.

Тема «географии» как фактора, сокращающего расстояние между собеседниками, кажется мне заслуживающей внимания, и хотелось бы в будущем развернуть ее.

Сейчас – о другом аспекте интервью с Александром Дукой, о его движении в сторону изучения политики: генезис его интереса к этой тематике, когда и как она попала в поле его зрения и как интерес в ходе макро и микро обстоятельств определил направленность его профессиональной деятельности. Исследование маршрутов социологов разных поколений в социологию (политологию, изучение рынка, опросы общественного мнения) – стержневая тема данного проекта; они очень много говорят и о человеке, и о времени, в котором он живет, в котором складывается, образуется траектория его жизни. К настоящему времени накоплена значительная информация, показывающая, что знание этого маршрута – ключ к пониманию многих сторон творчества социолога.

Одно время у меня было представление о том, что анализ путей прихода в науку социологов первых четырех поколений – пусть с известными оговорками – дает картину вхождения в социологию и последующих поколений. Теперь, когда проведены интервью с более, чем сорока учеными из 5-7 когорт, я отчетливо вижу, что это не совсем так. Время, его социальное наполнение, и само состояние науки, скажем уровень ее институциализации, модифицируют траектории, известные из ранее проведенного анализа биографий социологов первых поколений и порождают появление качественно новых типов дорог в социологию и «пребывания» в ней.

Весьма условно всех социологов, с которыми мне удалось побеседовать, можно разделить на два больших кластера. К первому – относятся те, кто в детстве, юности, к моменту выбора профессии в силу стечения разных обстоятельств осознали в себе интерес к истории, философии, экономическим реалиям, международным отношениям. В одних случаях это было следствием влияния семьи, в других – школы, в третьих – различные спонтанные внешние сигналы. Соответственно, все они пришли в социологию из наук социального комплекса, а самые молодые – уже учились «на социолога». Ко второму кластеру принадлежат те ученые, кто на момент выбора профессии не видел себя обществоведом или – несмотря на ощущение интереса к этой «материи» - предпочел, вынужден был готовить себя к работе в иных нишах. Это: математика и физика, технические дисциплины, русский и иностранные языки, медицина и биология и т.д.

И первый, и второй кластер – неоднородны, каждый из них расщепляется на множество более однородных типов и подтипов. Но все же трансформацию представителей первого кластера в социологов можно считать «естественной», в том смысле, что при освоении ими социологии они имели возможность опереться на знания, приобретенные в институтах, университетах, или на опыт работы в близкой к социологии нише. Переход представителей второго класса в социологию, был стимулирован, спровоцирован неожиданными для человека обстоятельствами, и в этом плане «перемещение» в социологию носило случайный характер.

Но и здесь нет однозначности. Скажем, Г.И. Саганенко в бытность ее студентом математико-механического факультета ЛГУ нужен был приработок; она работала почтальоном, на хлебофабрике, потом случайно попала в первую в СССР социологическую лабораторию В.А. Ядова на кодировку результатов опроса для последующей компьютерной обработки. И «задержалась» там, со временем стала профессором социологии. Когда у меня после завершения аспирантуры математико-механического факультета ЛГУ были проблемы с трудоустройством, я случайно, в коридоре факультета встретил Саганенко, сказал, что ищу работу, она дала мне телефон А.Г. Здравомыслова. Так я стал социологом, даже не зная, что это за наука. Другой путь у выпускницы мехмата Саратовского университета Е.Р. Ярской-Смирновой. Имея хорошее музыкальное образование, еще будучи студенткой-математиком, она увлеклась этномузыкологией, этнографией и фольклористикой. Публичная фольклористика настолько захватила ее, что к моменту окончанию мехмата она уже точно знала, что математика – это не ее. Свое второе образование она получила в философской аспирантуре, и тема ее кандидатской диссертации была «Философский анализ народной культуры».

Путь в науку Дуки – явно, из первого кластера, причем, читая его рассказ, можно подумать, что некто запрограммировал этот путь, предусмотрев happy end, но одновременно расставив на нем барьеры, которые в принципе были преодолимы, но постоянно проверяли «путника» на силу его желания дойти до конца. Схематически траектория этого движения может быть описана следующим образом.

Ранее (пятый класс) увлечение историей, чтение художественной и серьезной научной (восьмой класс) литературы. Первые шаги в политической деятельности (девятый класс): активное участие в комсомоле и создание нелегальной организации. Попадание в поле зрения КГБ. Поступление на философский факультет ЛГУ, армия, создание организации «Союз военнослужащих» - фактический филиал питерской «партии» (1975-76 гг). Рабочий, осознанное вступление в КПСС, понимал, что без этого он не сможет работать после завершения философского образования. Возвращение на философский факультет, обучение на  кафедре исторического материализма. Завершение университета (1981 г.). Поиски работы, удача – ассистент кафедр философии и научного коммунизма в Горном институте. 1984-1987 гг. – дневная аспирантура на кафедре исторического материализма в ЛГУ, начало перестройки, которое сначала не осознавалось как нечто принципиально изменяющее жизнь. Возвращение в «Горный», работа на кафедре научного коммунизма. Начало 90-х, в стране выходят пособия по социологии и политологии. Включение в новые формы общественной, политической активности. Еще действовала подписка 1976 года о «неучастии», но было посещение первых митингов, различных форумов: июль 1989 г. - ездил в Таллин на съезд Социал-демократической конфедерации;  январь 1990 г. – там же, учредительный съезд Социал-демократической ассоциации; май 1990 г., Москва, присутствовал на учредительном съезде СДПР. Сопредседатель Ленинградской Социал-демократической ассоциации. В 1990 участвовал в выборах в депутаты Съезда народных депутатов РСФСР, был выдвинут Горным институтом, проиграл выборы одному из сильнейших советских политиков того периода – Марине Евгеньевне Салье. На собрание представителей народных фронтов в Таллин в 1989 г. встретился с молодыми ленинградскими социологами Е.Здравомысловой, и В.Костюшевым, знакомство с В.Воронковым, А.Тёмкиной и другими, начал профессионально изучать общественные движения и осенью 1990 года пришел работать в Ленинградский филиал Института социологии. Вхождение в социологию состоялось...

В пути, пройденном Александром Дукой, много поколенческого, наблюдаемого и в биографиях представителей четвертой профессионально-возрастной когорты советских / российских социологов, но много и личностного, индивидуального.

Фирсов Б.М.: «…О себе и своем разномыслии…» // Телескоп: наблюдения за повседневной жизнью петербуржцев. 2005. №1. С. 2-12 http://www.socioprognoz.ru/index.php?page_id=128&ret=200&id=39

Докторов Б. Б.А. Грушин. Четыре десятилетия изучения российского общественного мнения // Телескоп: наблюдения за повседневной жизнью петербуржцев.  2004. №4. С. 2-13.

Докторов Б. Рассказ о книге, которой нет. (Я.С. Капелюш «Общественное мнение о выборности на производстве») // Телескоп: наблюдения за повседневной жизнью петербуржцев.  2005. №2. С. 15-19 http://www.teleskop-journal.spb.ru/files/dir_1/article_content1202893665366675file.pdf

Докторов Б. Галина Старовойтова. Фрагменты истории российской социологии как истории с «человеческим лицом» // Телескоп: журнал социологических и маркетинговых исследований. 2007. № 6. С. 8–13 http://www.teleskop-journal.spb.ru/files/dir_1/article_content1230371054493134file.pdf

Докторов Б. Валерий Голофаст. Фрагменты истории российской социологии как истории с «человеческим лицом» // Телескоп: журнал социологических и маркетинговых исследований. 2008. № 2. С. 25-33 http://www.teleskop-journal.spb.ru/files/dir_1/article_content1208530346289952file.pdf

Докторов Б. «Работа над биографиями – это общение с моими героями» (интервью В.А.Ядову) // Телескоп: журнал социологических и маркетинговых исследований. 2008. № 1. С. 40 – 50

В.Э. Шляпентох: «Только эмпирическая социология в СССР  была ареной творчества для гуманитариев» (Интервью Б.З. Докторову) // Телескоп: наблюдения за повседневной жизнью петербуржцев. 2006. № 6. С. 1- 13. http://www.teleskop-journal.spb.ru/files/dir_1/article_content1211644804185600file.pdf