Гавра Д. П., окончил физико-механический факультет Ленинградского политехнического института (1978 г.), специальный факультет социологии Ленинградского университета (1990 г.), доктор социологических наук (1995 г.); профессор, заведующий кафедрой связей с общественностью факультета журналистики Санкт-Петербургского государственного университета. Основные области научного интереса: социология общественного мнения, социальная политика и социальная, имиджмейкинг крупных корпораций, политический и государственный PR, теория коммуникации. Интервью состоялось: август-октябрь 2014 г.

Завершается первая декада июня 2015 года, в галерее участников настоящего историко-социологического проекта – 117 портретов. Новых камней не разбрасываю, наступило время собирать старые; т.е. новые интервью не начинаю, лишь завершаю начатые. Одно из них – с профессором Санкт-Петербургского университета Дмитрием Петровичем Гаврой. Правда, здесь не совсем подходит слова «завершаю». Интервью началось в первых числах августа 2014 года, развивалось весьма успешно, но оборвалось 30 ноября... Тем не менее, и сделанное интересно, поэтому я решил разместить имеющийся материал на этом сайте.

Дмитрий Гавра – представитель младшей части IV поколения советских / –российских социологов, тех, кто родился в интервале 1947–1958 годов. Самым младшим из представителей этой группы в конце 2015 года исполнится 57 лет, самым старшим – 68. Так что в целом – это поколение 60-ти летних. Данное интервью – 31-е в коллекции бесед с социологами четвертой профессионально-возрастной когорты, поэтому есть основания не только для изучения фрагмента биографической траектории Дмитрия, но и для сопоставления его пути в социологию с тем, как становились социологами аналитики его поколения.

Никто из прежних моих собеседников IV поколения не имеет базового социологического образования, и в этом отношении Гавра - «как все». Однако то, что он – из младшей страты рассматриваемой когорты, позволило ему позже закончить социологический факультет СПбГУ и стать дипломированным социологом. Подавляющее большинство опрошенных исходно имеют социальное – в широком смысле – образование: философское, экономическое, историческое, юридическое и военно-морское политическое. Гавра окончил физико-механический факультет Ленинградского политехнического института, но он не один в рассматриваемой групп; еще двое имеют университетское физическое образование; кроме того, один – медик.

Многие среди социологов старших возрастных групп пришли в науку через активную – в том числе, и освобожденную – комсомольскую и партийную работу. Для четвертого поколения подобное наблюдается значительно реже, но Гавра – не единственный социолог IV поколения, имеющий подобный опыт. Да и по ряду других аспектов его вхождения в социологию и его текущей деятельности Гавра  вписывается в сложившуюся картину IV поколения.

В частности, Гавра принадлежит к большинству и по главному предметному направлению своих разработок – теоретические и прикладные исследования общественного мнения, изучение рынка, политическое консультирование. Назову тех, для кого эти сферы деятельности – важнейшие или кто обладает заметным опытом подобных изысканий: Горшков М. К., Давыдов А. А., Демидов А. М., Дука А. В., Илле М. Е., Ильин В. И., Локосов В. В., Мягков А. Ю., Тарусин М. А., Цыплёнков С. Ю., Штейнберг И. Е., Ядов Н. В.; 12 человек, или 40% всех моих собеседников.

Теперь отойдем от поколенческого уровня обсуждения интервью с Дмитрием Гаврой и перейдем к индивидуально-личностному анализу. Можно допустить, что здесь в будущем обозначатся, всплывут, заявят о себе большее количество заслуживающих интереса исследовательских сюжетов, чем при рассмотрении профессиональных поколений. Личностный анализ – производная от многообразия индивидуальных жизненных путей, количество которых фактически равно числу опрошенных социологов, т.е уже перевалило за 100. И мне кажется, что именно в пространстве личностного анализа будут прощупываться дороги, прокладываться мосты от истории социологии к «большой истории» и к изучению влияния макроконтекста на развитие российской социологии. Пока проведенных интервью было немного, настоящий проект имел лишь одну, априори заданную мною направленность - историко-социологическую, но постепенно в нем «самостоятельно» раскрылось еще одно качество, оно стало историко-культурологическим.

На начальном этапе процесса интервьюирования вопросы о родительских семьях играли вспомогательную роль, они были своеобразным введением в разговор с респондентом, и я не задумывался о том, какого рода информацию приносят ответы на них. Позже обнаружилось подлинное значение рассказов моих собеседников о своих родителях, бабушках и дедушках, более далеких родственниках, о том, где они жили, как перемещались по стране, что им пришлось испытать в годы Революции и Гражданской войны, в период коллективизации, индустриализации и в предвоенные годы. Отдельные страницы – война: фронт, тыл, эвакуация; борьба с космополитизмом, смерть Сталина. Более ста интервью с социологами – это рассказы о многих сотнях людей, среди которых были представители знати и научной элиты, крупные офицеры и крестьяне, выпускники лучших российских и зарубежных университетов и безграмотные крестьяне. Были жители столиц и небольших провинциальных городов, северных деревень и еврейских местечек. Неожиданно для меня изучение предбиографий моих коллег дало информацию о добровольной и принудительной географической миграции населения и о социальных перемещениях.

Почти каждый новый рассказ о семье вызывает удивление и своим содержанием, и тем, как все же многое о прошлом России хранится в коллективной памяти населения. Но начало воспоминаний Дмитрия Гавры вообще не может оставить равнодушным человека, интересующегося прошлым и семейными хрониками. Его ответ на мой вопрос: «Не знаете ли Вы историю Вашей фамилии – Гавра? И вообще, насколько глубоко Вам известна история Вашей семьи?» начинает так:

«Достоверно история моей семьи известна мне по отцовской и материнской линии, начиная с конца 18 века».

Уже интригует, и затем следует совсем необычное:

«Но есть в семье и передающееся из поколения в поколения предание о нашей родовой фамилии – Гавра. Начнем с него. Гавра – фамилия греческая, точнее византийская. Гавры (позже Гаврасы) – византийский аристократический род, известный своими антиимперскими проявлениями. Династия Гавра правила в Трапезунде[1] и известна своим противостоянием Византийским Комнинам в VIII веке н.э. <…> Вот, что написано о Гаврах в «Истории Византии»: «Третье греческое государство (Трапезундская империя) возникло на черноморском побережье Малой Азии, на территории бывшей фемы Халдии, одновременно с осадой Константинополя крестоносцами. Связи этой провинции с центром уже давно были слабыми. Еще в правление Мануила I Комнина особую роль в округе Трапезунда стала играть местная семья Гавра. Официально признавая суверенитет империи, правители Трапезунда из рода Гавра были фактически независимыми.»[2]

Семейное предание гласит, что в нашей фамилии есть и свой православный святой – Федор Гавра - святой мученик, воин и военачальник XI в., патрикий, представитель трапезундского аристократического рода Гавра (родился около 1050 г.)[3]. На фрагменте Синайской рукописи, хранящейся в Публичной библиотеке Санкт-Петербурга, имеется изображение Феодора Гавры — миниатюра XII в. с надписью «Феодор Гавра, патрикий, раб Христов», где на голову святого воина возложил руку Иисус Христос».

Далее – переход к обозримому прошлому:

«Род современный происходит из Греции, из тех рассеянных по бывшей империи осколков Гавров, которые осели в Афинах и на островах. Наша ветвь – из тех островных греков, которые далее двинулись на берега Черного моря. Они зовутся понтийскими греками. Часть фамилии в 18-19 веках была расселена в греческих селениях в Крыму и на берегах Азовского моря. Контакты с ними поддерживали и дед и прадед, когда родня приезжала в Питер, останавливались у деда. Еще одна близкая часть родни – греческие Гавры. В моем семейном архиве хранится дедова переписка с афинскими родственниками, датируемая началом ХХ века. В сталинские годы связь по понятным причинам, увы, прервалась».

И, наконец, одно предложение, соединяющее многое:

«Назвали меня в честь деда – Дмитрия Лазаревича Гавра. Точнее, он по паспорту был, как и положено греку, Димитрием. Он был математиком, закончил старейший в Российской империи Юрьевский (Дерптский) университет. Профессор, заведовал кафедрой высшей математики в Ленинградском политехническом университете. Так что я в семье не первый профессор и не первый заведующий кафедрой. На двери огромной дедовой квартиры в Политехе вместо номера была бронзовая табличка «Профессор Д.Л.Гавра». Теперь я храню ее как реликвию».

Не приходится сомневаться, что писатель сможет воспользоваться приведенной информацией, положить ее в основу захватывающего литературного произведения. Но я пока не знаю, как подобные истории могут использоваться в исторических и историко-научных исследованиях. Надо думать...

В ходе интервью с Дмитрием Гаврой я писал ему, что решая каждодневные вопросы историко-социологических исследований, я не оставляю надежны целенаправленно заняться поиском влияния предбиографии человека на его биографию и спросил, что он, человек из семьи с очень продолжительной предбиографией, думает по этому поводу. Его полный ответ можно прочесть в тексте интервью, но его суть можно сформулировать кратко. Длинная предбиография, если она интернализована членами клана (или рода), видимо, начинает двигаться в сторону выполнения функций, сходных с функциями элементов коллективного бессознательного. Предбиография в этом случае – объективный феномен, выполняющий социализационные функции. Однако в стране, где неправильная родословная часто означала приговор без суда, и где люди в эпоху Большого террора просто сжигали семейные архивы, изучение этой темы осложняется проблемами информационного и этического плана.

[1] См. Трапезундская империя и западноевропейские государства в XIII-XV вв. МГУ 1981http://www.ellada-russia.ru/magazine/45/article/328

[2] http://historic.ru/books/item/f00/s00/z0000075/st003.shtml

[3] http://www.hrono.ru/biograf/bio_f/feodorgavr.php