Вешнинский Ю.Г., окончил Московское высшее художественно-промышленное училище (МВХПУ, бывшее Строгановское;  ныне - МГХПА имени С. Г. Строганова), в 1970 году. Кандидат культурологии (2010 г.); фрилансер. Основные области научного интереса: перцептивная урбанология, социокультурные аспекты урбанизации, аксиологическая география (аксиогеография), аксиологическая топология (аксиотопология), городское краеведение, типология ценностей, семиотика города (урбосемиотика), история российской урбанологии, социология научных и интеллигентских мафий и тоталитарных сект. Интервью состоялось: февраль 2013-апрель 2015 г.

Завершается первая половина июня 2015 года, в портретной галерее моих собеседников – 118 фотографий. Последнее новое интервью было начато в конце мая. Если будут доведены до конца все продолжающиеся беседы, то общее количество проведенных интервью достигнет 140; реально их будет несколько меньше – около 135. И думается, процесс интервьюирования, в целом закончится к сентябрю. Это означает, что фаза сбора информации для изучения истории российской социологии займет точно 11 лет. Именно в конце лета 2004 года началось мое первое интервью, и моим первым собеседником был Б.М. Фирсов.

Сейчас, при написании вводных текстов каждое законченное интервью рассматривается с двух точек зрения. Первая: какие новые сюжеты историко-социологического и методологического плана обнаружились в ходе работы над ним. И вторая: не принесла ли новая информация необходимости в принципиальном уточнении ранее полученных выводов, обобщений. Во многом необычное интервью с Юрием Григорьевичем Вешнинским тоже будет анализироваться с этих двух позиций, но пока постараюсь лишь кратко обозначить те наблюдения, которые возникали в процессе нашей беседы, и обсудить соображения, которые я вынес из прочтения текста при его подготовке к веб-публикации. Замечу, что сделать это весьма непросто.

Интервью началось 7 февраля 2013 года и закончилось в апреле 2015 года, т.е продолжалось более двух лет. Существует множество причин столь продолжительной беседы. Но главная – стремление Вешнинского обстоятельно рассказать о многих событиях его жизни и о людях, которые заметным образом повлияли на его жизнь. Вместе с тем, я старался не торопить Юрия, мне были интересны его вспоминания: мы – ровесники, и многое из того, о чем он рассказывал, я тоже видел и переживал, хотя иначе, чем он. Да и немало людей, которых он встречал и с которыми общался, я знал лично или по их работам и делам.

В результате родился текст, несколько необычный в моей практике интервьюирования. Во-первых, он – весьма объемный, 6 печатных листов, во-вторых, он - «полумягкий» (или «полужесткий») по своей форме, а значит, - по стилю. Каким будет его размер, заранее невозможно было оценить, но было сразу видно, что его стиль не будет традиционным. Однако обе эти сингулярности для меня не стали абсолютной новинкой.

Объем большинства проведенных биографических бесед находится в интервале 40000-80000 знаков, есть несколько коротких – порядка 35000 знаков. Однако, уже одно из первых интервью проекта – с В.А. Ядовым, проведенное зимой-весной 2005 года, было 3 а.л. Интервью с Л.И. Григорьевой, состоявшееся в 2013 году, оказалось еще объемнее – почти 4 а.л. Летнее интервью 2014 года с Д.Г. Подвойским стало еще более крупным, 200000 знаков, т.е. 5 авторских листов; замечу, вскоре на сайте будет размещено вдвое больший текст. Таким образом, в количественном отношении текст Вешнинского вписывается в континуум объемов ранее проведенных интервью.

Теперь – о форме интервью. В моем понимании, «жесткое» интервью – это совокупность вопросов и ответов на них. При этом содержание и формат интервью прежде всего определяется интервьюером. Однако «жесткое» интервью не тождественно «формализованному», в применяемой мною схеме практически каждый новый вопрос – есть реакция на последний(ие) ответ(ы) опрашиваемого, и нет никакой формализованной, априори подготовленной системы вопросов. Если респонденту задается лишь направление беседы, и он рассказывает то и так, что и как он сам определяет, то это «мягкое» интервью.

Почти все мои интервью - «жесткие», но несколько – те или иные разновидности «мягких». Приведу фрагмент вводного текста к мягкому интервью с Е.А. Здравомысловой, завершенного и опубликованного в 2009 году:

Согласие на автобиографическое интервью я «выбил» у Елены Андреевны Здравомысловой в августе 2007 года. Тогда же и началась наша работа; к октябрю того года уже было многое написано. Потом возникла серия обстоятельств, не позволявших мне просить Лену завершить текст. Но в сентябре 2009 года мы поняли, что пора... откладывать нельзя.

Исходно этот текст начинался как и все мои электронные интервью: были конкретные вопросы, было стремление Лены ответить на них. Но, прочитав летом 2009 года все написанное ею, я понял – по стилю и логике ее изложения, - что мои вопросы не помогают ей раскрыться, а, наоборот, сдерживают развитие этого процесса. Наше очень давнее знакомство и дружеские отношения позволили мне отклониться от моей традиционной методики интервью и перейти к тому, что можно назвать интервью-эссе. Я обозначил лишь несколько тем, по которым хотел бы получить ее суждения, оставив все остальное на ее усмотрение.

Возможно, кто-то найдет эту форму интервью слишком «мягкой», не позволяющей интервьюеру получить ответы на многое интересующее его. Соглашусь с этим. Но использование интервью-эссе открывает и новые горизонты для изучения всего комплекса вопросов, связанных с исследованием прошлого-настоящего российской социологии. И потому я не отказываюсь от этого метода. 

В интервью с Вешнинским представлены обе формы интервью, потому оно условно может быть названо «полумягким», или «полужестким».

Время рождения, общественная атмосфера, в которой формировались личность и интересы, позже обусловившие его профессию и гражданскую позицию, позволяют рассматривать Юрия как принадлежащего к третьему поколению советских / российских. Это те исследователи, которые родились во временном промежутке – 1935–1946 гг.. В моей коллекции интервью беседа с Вешнинским – 25–я, проведенная с социологами этой страты. Сравнение ранее имевшейся информации и сообщенное Вешнинским о себе, дает мне основание, во-первых, рассматривать его как представителя социологов III поколения, и, во-вторых, говорить о его не «типичности». В основе последнего утверждения лежит наблюдение за тем, как он входил в социологию, кто были его учителя, к каким областям социологии относятся его работы.

«Типичный» путь в социологию – понятие, в высшей степени условное, ибо этих путей крайне много. И все же, если иметь в виду III поколение, то элементами типического будут: философское, экономическое, математическое или филологическое образование; аспирантура под руководством социологов, как правило, первого поколения, кандидатские исследования, выполненные по программе секторов академических (реже – факультетских) научных подразделений, и затем – поиски новых тем для самостоятельных разработок. Ничего подобного в жизненном пути Вешнинского не было. В школе и Вузе он «разрывался между искусством и наукой» и стал специалистом по интерьеру, выставкам и рекламе. Его научные и гражданские интересы были всегда сфокусированы на эстетике города, социологических проблемах урбанологии. В разные периоды его жизни на его общесоциологические и урбоэстетические воззрения заметным образом влияли: В. Л. Глазычев, Л. А. Гордон, Т. М. Дридзе, Г. З. Каганов, Л. Б. Коган. Ю. А. Левада, Ю. М. Лотман, Г. С. Померанц, О. Н. Яницкий и другие известные философы, методологи, культурологи.

Вообще говоря, такое движение в социологию более характерно для социологов II поколения, которые приходили в социологию с опытом работы в других сферах деятельности (не обязательно – в науке), однако оказывается, что подобное встречается и в судьбах их коллег из III когорты.

В силу значительности объема текста интервью, замечу – иллюстрированного рисунками Юрия и большим числом фотографий людей, с которыми судьба сводила его, – в нем выделены три раздела. Раздел I. «Я чувствую свою ответственность перед своими предками и перед нашими потомками» начинается с краткой автобиографии Вешнинского (своего рода «Справки объективки»), а затем следуют его развернутые ответы на вопросы о родительской семье, обучении в Строгановском училище и начале работы. Это - «жесткая» часть интервью.

В Разделе II. «В пространстве воспоминаний» - даны портреты ряда людей, не просто ключевых в жизни Вешнинского, но оставивших яркий след в истории нашего общества. Рассказчик «не редактировал», не «ретушировал» свое повествование (я тоже свел до минимума мое вмешательство в текст Вешнинского), потому приводимые им образы – жизненны, все читается с большим интересом.

Центральной фигурой Раздела III. «Мой первый учитель в науке» является один из крупнейших отечественных социологов города Леонид Борисович Коган (1931-2014). Это – не зарисовка, не беглый набросок, а серьезно выписанный портрет мыслителя с граждански обостренным чувством времени.

Мы знакомы с Юрием только заочно. Потому, думаю, лишь уловленные мною в самом начале интервью система его мышления и стиль его письма обеспечили плодотворность нашего общения. Его видение событий принципиально нелинейно, скорее – спиралевидно. Мягкое интервью позволило ему возвращаться к ранее обозначенным сюжетам или введенным в повествование людям. Естественно, возникают некие повторы, но это цементирует изложение и помогает освоить содержание текста человеку, читающему его не подряд, а отдельные, заинтересовавшие его страницы.

По-видимому, почувствовавший в определенный момент нашего общения тот факт, что я не стремлюсь к жесткому «предзаданию» содержания и характера его письма», Вешнинский смог спокойно «отдаться воспоминания» и – в действительности – сделал свой текст двухфокусным. Не доминирующее «я», но «я» в очень широком социокультурном контексте, не просто описание своих наблюдений, но с явным присутствием себя. Приведу один пример из нашего интервью, где микроисторическое естественным образом вплетается в большую историю и где общеисторическое входит в человека через личностное:

«Хочется вспомнить один из услышанных мной в школьные годы маминых рассказов о том, что ей когда-то рассказывала бабушка. Моя бабушка видела коронационную процессию Николая II. В тот день бабушка с сестрой тётей Соней вышли на Тверскую. Народ стоял вдоль Тверской шпалерами в три ряда. Бабушка с тётей Соней состроили глазки офицеру, который там распоряжался, и он помог им встать в первый ряд. Мимо них проследовала вся коронационная кавалькада. А вечером стало известно о трагедии на Ходынке. И уже в тот вечер бабушка услышала от кого-то пророческие слова: «Кровью это царствование началось, кровью и кончится». Ведь именно тогда и появилось это выражение: «Николай Кровавый». А меня в мамином рассказе, кажется, больше всего поразило то, что моя суровая, властная бабушка, которая железной рукой руководила и своим мужем (он умер, кажется, ещё в 20-е годы), и всеми своими детьми (и мной тоже), была, оказывается, когда-то молоденькой барышней и могла строить глазки офицерам.

Ходынкой мама называла обычно и то, что творилось во время похорон Сталина. В тот день мама позвонила бабушке и сказала, чтобы бабушка не выпускала меня из дома, когда я приду из школы. Мы ведь жили тогда в Ермолаевском переулке, т. е. в самом центре. И ещё один эпизод из семейных преданий хочется вспомнить. Бабушка мне рассказывала, что в годы Гражданской войны, когда семья жила в Камышине, однажды (после ухода из города деникинцев) она пошла на рынок и увидела стоящую посреди рыночной площади виселицу с повешенными. Бабушка в ужасе ушла так ничего и не купив. И много лет спустя (годах в 70-х), когда я служил в ЦНИИЭП жилища, один из моих сослуживцев Сергей Юрьевич Каменев (внук известного военачальника Сергея Сергеевича Каменева) принёс на службу книгу об истории РКПб, если не ошибаюсь, от 1922 года. И там я увидел фотографию виселицы с повешенными и с подписью «Камышин после ухода деникинцев». И я вдруг понял, что это та самая виселица, о которой мне рассказывала бабушка. Помню как меня п это соединение семейного предания и фотографии».

В целом, характер установки Вешнинского на автобиографическое повествование, естественный ему стиль письма, методика интервью, способная учитывать личностные особенности опрашиваемого позволили получить текст, в полной мере отвечающий двуединой цели настоящего историко-социологического исследования: «История в биографиях и биографии в истории».