Тринадцать тезисов об истории и перспективах развития социологии

На юбилейном собрании Президиума РОС (16.11.2018) неожиданно возник вопрос об истоках российской и советской социологии. В блоге нет возможности обсуждать эту важнейшую проблему детально и по существу. Поэтому здесь я ограничусь лишь некоторыми соображениями и ссылками на авторитеты.

Действительно статья по заводской социологии была впервые опубликована в «Вопросах философии». Но позволю себе поставить вопрос шире и принципиальнее: а каковы вообще временные границы советской и российской социологии? Да и есть ли они вообще, или же в практической жизни «все связано со всем и все куда-то попадает, и ничто не дается даром» (Б. Коммонер)?

Начну с цитаты из выступления Ю.А. Левады, который говорил, что представление о том, что социология – это опросы общественного мнения, есть заблуждение. Опросы – лишь «прикладные занятия» в самых разных областях, от медицины до маркетинга. И никто не доказал, что социологию можно свести к опросам разного рода! Более того, некоторые российские авторы пытались и пытаются написать «отдельную» советскую социологию, что, на мой взгляд, тоже заблуждение. Пока были живы ее носители, пока существовали библиотеки и другие хранилища знания не только социология, но наука вообще продолжали развиваться. Поэтому трудно понять, почему сторонники «отдельной» советской социологии исключают преемственность развития науки вообще и гуманитарного знания в частности. Развитие науки идет непрерывно везде и всегда.

Тезис второй, уже много лет в ходу понятие «макросоциологии», что, на мой взгляд, вполне закономерно в условиях все более тесно информационно-интегрированного глобального сообщества. Но глобальная социология не может возникнуть на пустом месте. Поэтому мой второй тезис заключается в непрерывности развития науки, в том числе общественных наук. И изолировать, скажем, теорию и практику строительства социализма в СССР от  марксизма, ленинизма, маоизма, как и от всех разновидностей либерализма и других макросоциологических теорий было бы ошибкой.

Третий мой тезис заключается в том, что научное знание по своей сути всегда междисциплинарное. И способы его практической реализации всегда требуют многих умений и практических навыков. Невозможно ни вспахать поле, ни собрать урожай, ни построить город, ни сконструировать и опробовать новейший самолет, не умея объединять ученых и практиков. Нобелевский лауреат акад. П.Л. Капица говорил, что эксперимент важнее теории, потому что экспериментатор способен соединять несоединимое. То есть реализовать и опробовать новую теорию технически.

Четвертый тезис заключается в том, что в переломные моменты истории лидеры российской науки  как «суммы наук и технологий» пытаются практически воплотить свои идеи и утопии, как это пытался сделать В.И. Ленин, П.А. Кропоткин. Или же – занимались теоретизированием, включая вопросы синтеза естественных и социальных наук. Как, например, это сделал А. Богданов в своей работе «Всеобщая организационная наука (тектология)», опубликованной в 1925 г. Или же, будучи уже в эмиграции, старались осмыслить историю России и смысл русской революции (Н.А. Бердяев, С.Н. Булгаков, П.Б. Струве).

Пятый тезис, тесно связанный с третьим, состоит в том, что в дореволюционной русской науке никогда не было непереходимой грани между естественными и общественными науками, которая существует и углубляется сегодня. В.И. Вернадский, Н.Я. Данилевский, И.П. Павлов, В.С. Соловьев, несмотря на различие их научных интересов и методических подходов, указывали на необходимость комплексного анализа объекта исследования, тем самым развивая связи между естественными и гуманитарными науками. Даже в самые тяжелые годы революции и гражданской войны ученые пытались научного осмыслить их события. Достаточно вспомнить работы тогда молодого П. Сорокина, который до и после эмиграции собирал материал о воздействии физических лишений и тягот на сознание и поведение человека (см. его монографию «Голод как фактор…»).

Шестой тезис касается общечеловеческой, гуманистической основы междисциплинарных связей. До Октябрьской революции и долго после нее не было таких глубоких институциональных размежеваний между естественниками и гуманитариями, какие есть сегодня. Примером того служит «братство» молодых геохимика В. Вернадского, филологов Д. Шаховского и Ф. Ольденбурга, историка и культуролога И. Гревса и других. Эти столь разные ученые умели находить общий язык, и это был язык стоящих перед обществом проблем. Российская социология пока никак не прореагировала на событие международного масштаба – я имею в виду слияние советов ЮНЕСКО по естественным и гуманитарным наукам в единый совет по науке, что отнюдь не было бюрократическим актом привычного для нас «укрупнения». Напротив, оно отражало реальную взаимозависимость этих отраслей знания.

Седьмой тезис относится к проблеме связи науки и практики. Приведу только один пример. В России/СССР долгое время развивалась комплексная дисциплина «Научная организация труда» (НОТ) как совокупность экономических, организационных, психофизиологических и санитарно-гигиенических мер по обеспечению эффективного, безопасного и  важного для людей производства. То есть основной принцип НОТ – это соединение эффективного, безопасного и интересного труда. К сожалению, с переходом современной России на рельсы рыночной экономики эта комплексная дисциплина практически перестала существовать, уступив место господству принципа «минимакса»: минимум затрат – максимум прибыли. 

Восьмое, некоторые российские социологи столь уверовали в универсальность методов массовых опросов, что практически забыли о существовании других, прежде всего, качественных методов получения необходимых знаний. Вынужден напомнить о них: биографический метод, устные истории, письма, мемуары и другие личные документы. Затем, наблюдение, включенное и простое. Потом, социальное проектирование и эксперимент, фокус-группы и, наконец, разного рода интервью. Я лично предпочитаю глубинные полу-структурированные интервью, а также изучение государственных программ и результатов их реализации.

Девятое, в виду разных причин коллеги-социологи все более предпочитают дискурс-анализ, хотя они отлично понимают, что это – инструмент политической манипуляции, осуществляемый властными и бизнес-структурами посредством СМИ. Но и вне их – это  метод анализа не реальных явлений, а их отражения в политических процессах и других видах социально-сконструированного знания и затем распространяемого через СМИ.

Десятое, в данном случае социолог и само население становятся заложниками политики. Например, широко культивируемое понятие «устойчивое развитие» не говорит ничего, если неизвестно, в каком контексте оно реализуется, и какие ресурсы для этого требуются. С моей точки зрения, сегодня этот подход не что иное, как хитрый геополитический маневр: сначала успокоить «слабого» контрагента, а потом внезапно подчинить его своим интересам.

Одиннадцатое, метод социального эксперимента заслуживает специального анализа. Во-первых, этот метод широко использовался и был практически реализован в СССР, начиная с 1920-х гг., в проектах домов «коллективного быта». Знаменитая дискуссия о социалистическом городе (1929-31 гг.), где столкнулись группы урбанистов и дез-урбанистов, фактически закончилась серией социальных экспериментов при строительстве новых промышленных центров СССР (городов Магнитогорска, Сталинграда и др.). Массовое строительство пятиэтажных жилых домов по всей стране в 1950-70-х гг., как и новейшие проекты их «реновации», включая усадебную застройку (!) в старом центре Москвы, суть тоже социальные эксперименты, но уже без широкомасштабных дискуссий.

Мой двенадцатый тезис заключается в том, что в условиях нарастающей глобализации, развития информационных технологий и быстрого роста экономического и военного могущества США, Китая и Индии, а также вследствие формирования геополитических альянсов типа ОДКБ или АСЕАН, на первый план выходят экономика и новейшие технологии. Социология как обособленная отрасль гуманитарного знания теряет свое самостоятельное значение, особенно в условиях быстро меняющегося международного контекста. Этот процесс характерен не только для России – он в той или иной мере присущ всему миру. Однако мне представляется, что эта новая ситуация не означает смерти социологии, а ее «реинкарнацию» в системе научных дисциплин и ее новых задач в связи со столь же быстро меняющейся практикой.

Наконец, тринадцатый тезис состоит  в необходимости учета всеми науками фактора быстро меняющегося времени, точнее, его непрерывного ускорения. Более трех четвертей века назад Вернадский писал, что произошла победа времени над расстоянием. Вследствие чего возможность общения людей оказалась вне зависимости от расстояния, благодаря радио может происходить почти мгновенно. Нет уединенных людей и людских обществ, человек победил расстояние. Казалось бы, что великому геохимику, мыслящему категориями геологических периодов истории, до современности. Так нет же! Главный принцип жизни этого человека остался неизменным: ученый должен всегда быть «в гуще жизни», какой бы сложной она ни была. 

18.11.2018